Данная статья не претендует на полномасштабную критику троцкизма вообще или даже только Комитета за Рабочий Интернационал в частности. Это просто сведённые вместе и упорядоченные критические замечания, возникшие по ходу чтения «Платформы КРИ в СНГ», которые, может быть, способны в общих чертах наметить разногласия маоистов с данным течением.
Сравнительный неуспех троцкистов в России отчасти объясняется их половинчатым отношением к Советскому Союзу. Понятно, что в левотрадиционалистской среде они воспринимаются в качестве антисоветчиков и, как правило, жёстко отвергаются. Но и леворадикалы чураются тех неумеренно лестных характеристик, которые троцкисты, догматически следуя своему основоположнику, выдают переродившемуся советскому государству. Мы все, кроме самых юных, жили в СССР — и если не принимаем великодержавного бюрократического идеала, то, наоборот, решительно его отвергаем.
В то же время «Платформа» заявляет: «Реставрация капитализма в СССР — величайшее экономическое и социальное бедствие не только для народов Советского Союза, это серьезное поражение всего международного рабочего движения, каждого из его национальных отрядов, включая трудящихся «благополучных» капиталистических стран. Разрушение советского блока во главе с СССР, само существование которого вынуждало буржуазию как-то сдерживать свои аппетиты, идти на уступки трудящимся, развязало руки мировому капиталу».
С нашей, маоистской, точки зрения поздний Советский Союз был элементом империалистической мировой системы. Его существование, безусловно, приводило к положительным для пролетариата следствиям. Но точно так же и поддержка общепризнанно реакционной сверхдержавы — США — нередко объективно приводила к положительным поворотам. Например, при поддержке США пали реакционные режимы Фухимори и Сухарто.
С другой стороны, известно, что советская внешняя политика была направлена на подавление левого движения там, где его нельзя было использовать в державных интересах. Спектр таких действий весьма широк — от всесторонней поддержки просоветских реформистских и предательских групп (жёстко боровшихся против маоистов, да, кстати, и троцкистов) до прямых военных акций (например, в ходе Афганской войны КГБ ликвидировал лидера тамошней маоистской организации, да и вообще выкосил автохтонных левых и демократов, заменив их своими нежизнеспособными марионетками). Советская помощь, сопровождавшаяся идеологическим прессингом, разлагала левых, отучала их от решительности и самостоятельности, как случилось, например, с иранской партией «Туде».
Поэтому мы, маоисты, никак не можем согласиться, что реставрация рыночного капитализма (вместо государственного капитализма — но троцкисты так не говорят) была «серьезным поражением всего международного рабочего движения». Вернее сказать, международное рабочее движение не участвовало ни в процессах разрушения СССР, ни в сопротивлении этому разрушению, оказанном лишь некоторыми бюрократическими группами в его руководстве. Советский Союз пал, источенный изнутри, исчерпав потенциал сверхмонополизированного буржуазного развития. Это, несомненно, привело ко многим бедствиям, но и ко многим новым возможностям в нашей борьбе.
Отказ от ленинской теории рабочей аристократии (объясняющей распространение реформизма в наиболее богатых империалистических странах привилегированным положением значительной массы их рабочих) не является чем-то необычным в левом движении. Вернее сказать, этот отказ носит почти повальный и почти религиозный характер. КРИ позаботилась затвердить его в явном виде: «Буржуазия сознательно раскалывает рабочий класс и подрывает классовую солидарность пролетариата… Сюда же относятся и сомнительные теории о «нациях-эксплуататорах» и о «соучастии» рабочего класса развитых стран в эксплуатации третьего мира».
Как всегда, противники теории рабочей аристократии борются против разработанных для удобства фикций. Однако именно этим они выдают свою антиленинскую природу — когда говорят о рабочем классе как о чём-то едином всегда и во всех условиях. В действительности рабочий класс уже давно был расколот и этот раскол не зависит от распространения тех или иных теорий, а имеет свои корни в материальных условиях империализма. Таким образом, троцкисты закрывают глаза на объективную природу раскола II Интернационала, предлагая вместо научного анализа идеологические сказочки о роли предательских вождей, о злой воле буржуазии и кознях сторонников материалистической теории.
Вопреки очевидности, они утверждают: «Буржуазные правительства даже самых развитых стран не могут гарантировать своим гражданам достойный уровень жизни, безопасность, предотвратить экологические катастрофы». Под «самыми развитыми странами» подразумеваются здесь те страны, которые мы, маоисты, считаем наиболее выигравшими от империализма. Эта разница в терминологии на самом деле очень важна: если для нас путь этих стран уникален и прямо предполагает принципиально иное по характеру развитие прочих стран, то для троцкистов они оказываются лишь передовиками капиталистического способа производства, а значит всем предстоит пройти более-менее по их стопам. Таким образом, если бы они не выдвинули указанный тезис, то им пришлось бы признать капитализм принципиально реформируемым и расстаться со званием революционеров (кому как больше нравится). Поэтому и приходится отбрасывать такие факты, что в «самых развитых странах» не только наивысшее среднее потребление, но и, как правило, довольно низкая дифференциация населения по доходу и наиболее развитая система социального обеспечения.
Вот ещё один пассаж с воспеванием (фактически, западноевропейского, хотя из соображений приличия это не упоминается прямо) привилегированного слоя рабочих: «Мы не согласны с заявлениями, что рабочий класс обуржуазился, что он утратил свой революционный потенциал. Наоборот, он значительно укрепился… Не следует упускать из виду и такую истину, что рост революционно-преобразующего потенциала рабочего класса напрямую связан с научно-техническим прогрессом и современным экономическим потенциалом государств». Итак, авангард мировой революции определён достаточно чётко.
Вспомним, что на стороне этого авангарда в историческом плане оказываются предательства и поражения II Интернационала, а затем крах просоветских компартий и позорный феномен «еврокоммунизма», в то время как революционный процесс шёл стороной. Эта ориентация троцкистов на силы социал-реформизма является не просто характерной идеологической чертой, но ещё и фундаментальным принципом их организационного строения. Зачастую весьма опережая по революционному теоретическому и практическому потенциалу своих западноевропейских коллег, они упорно подстраиваются под них.
И обосновывается это так: «Неравномерность развития капитализма в разных странах и соответствующая неравномерная степень зрелости пролетариата, а также национальные и местные особенности диктуют необходимость наличия в каждой стране своей марксистской партии со своей тактикой, стратегией, уставом и программой. Однако глобальное противоборство пролетариата и капитала требует объединения этих партий в единую организацию с единым руководством…». На практике это выливается в разрозненность партий бедных стран (неспособных содержать освобождённых работников и оплачивать поездки, с ограниченным доступом к связи, более низким уровнем образования — а значит слабым владением иностранными языками и т.п.) и их зависимость от сравнительно мощных организационных центров, закономерно формирующихся в империалистических метрополиях. Как в своё время шутили про уже упоминавшуюся партию «Туде», «когда в Москве идёт дождь, они чихают». То же самое можно сказать сейчас про российских троцкистов (справедливости ради — не про всех) и Лондон.
Национальный вопрос излагается в «Платформе» весьма сумбурно и без всякой привязки к конкретным российским условиям. Даются общие лозунги, которые могли бы быть написаны в лондонской штаб-квартире, так что о «своей тактике, стратегии», необходимость которых вроде бы признаётся, говорить не приходится.
Вот, например: «…Борьба за национальное освобождение должна включать не только борьбу против империализма, но и против собственной национальной буржуазии, которая давно утратила способность выполнять прогрессивные функции. Так, XX век показал полную бесперспективность тактики «народных фронтов» (блок пролетариата с национальной буржуазией), а также антидемократичность и антисоциалистичность любых режимов национальных буржуа».
О чём здесь идёт речь? Какой «блок пролетариата с национальной буржуазией» мыслим в современной России? Мне приходят на ум два варианта: «оранжевый» блок против госбюрократии (но «Платформа» писалась раньше, чем возникла эта химера) или заезженная идея «коммунопатриотов» об «оккупации». В таком случае становится понятным и логичным упоминание о «борьбе за национальное освобождение». Я далёк от мысли, что троцкисты разделяют эти взгляды, и полагаю, что писали они это в своём космополитическом раже не думая о российской специфике — но помимо их воли получился явный националистический ляп.
Ещё хуже, что здесь «Платформа» полностью расправилась со всеми непролетарскими национальными движениями как якобы однозначно реакционными. Эта позиция подчёркивается и в другом месте: «Комитет за Рабочий интернационал и его Секция СНГ защищает права национальных меньшинств, выступает за свободу наций на самоопределение вплоть до отделения. Но отделение при капитализме не решит проблем дискриминации, безработицы, нищеты. При нынешних буржуазных режимах это послужит еще большему разобщению рабочего класса по национальному призраку».
Конкретная сецессия действительно может быть или не быть сиюминутно прогрессивной. Однако образование национального государства (в т.ч. под руководством национальной буржуазии!) несёт в себе то положительное зерно, что, как бы оно не разобщало рабочих на данный момент, оно закладывает основы для развития рабочего движения и его воссоединения на демократической основе. Но, несмотря на ритуальное признание самоопределения наций, «Платформа» отвергает лежащую в его основе ленинскую трактовку национального государства как нормы для капитализма. Вот это уже имеет прямое отношение к Российской Федерации с её архаичным национальным строением — и внешнеполитическими амбициями. И троцкисты их КРИ, как мы видим, занимают в этом вопросе объективно проимперскую политику.
Это подчёркивается завуалированным выпадом против находящихся под угрозой пророссийского сервилизма изнутри и российского экспансионизма снаружи новых наций — украинской, прибалтийских и т.п.: «Право голосования для тех, кто не является гражданином республики, но живет и работает в стране. Против введения единого государственного языка в многонациональных странах за счет ущемления других языков». То, что кажется (и в какой-то мере является) демократическим решением вопроса, в наших конкретных условиях оборачивается обеспечением восстановления контроля империи над своими прежними колониями. Позиция троцкистов здесь практически смыкается с рогозинско-зюгановско-лимоновской «защитой соотечественников за рубежом». Хотя они и говорят демократически и иногда марксистски звучащими словами, но их фактический шовинизм выдаёт это выступление против новых постсоветских наций — на фоне отсутствия фундаментальной критики российской национальной политики. А ведь русским коммунистам следовало бы обратить внимание в первую очередь на то, почему русское правительство не обеспечивает «соотечественникам» достойные условия для репатриации, почему оно не заботится о языке марийцев и воссоединении бурятов, почему оно так варварски ведёт себя на Кавказе.
«Непосредственный переход от капитализма к социализму невозможен. Между ними лежит эпоха рабочей власти. Ее предназначение заключается в подавлении сопротивления буржуазии, дальнейшем подъеме производительных сил… Для решения этих задач необходимо создание рабочего государства, основанного на… более высоком уровне развития производительных сил…». Здесь мы наблюдаем неправомерное обобщение конкретного опыта Октябрьской революции. Как известно, она победила в стране с неразвитой промышленностью, с ворохом нерешённых буржуазных задач. Поэтому потребовалась стадия восстановления и становления промышленного производства, на которой диктатура пролетариата господствовала, но социализм ещё не был достигнут.
Состояние нынешних стран первого и второго мира (к которым относится и Россия — ведь в первую очередь «Платформа» должна обращаться к ней) позволяет более или менее пропустить эту стадию. Непонятно почему не может перейти к социализму индустриальная страна без какого-то дополнительного «дальнейшего подъема производительных сил». Какого подъёма? Материальная база социализма — массовое промышленное производство уже нераздельно преобладает.
Ещё интересней, что здесь троцкисты полностью воспроизводят логику хрущёвцев, исключая социализм из «эпохи рабочей власти», т.е. диктатуры пролетариата. Однако после «подавления сопротивления буржуазии» всегда останется задача «дальнейшего подъема производительных сил» — до какой степени нужно их поднимать, чтобы можно было сказать: «Всё, довольно!»?! (Оставляем здесь в стороне радикальную перемену содержания в сравнении с капиталистическим подъёмом производительных сил.) Кроме того, возникнет задача подавления новой буржуазии. Наконец, сохранится главная задача диктатуры пролетариата — охрана остатков буржуазного права в «буржуазном государстве без буржуазии», как говорил Ленин, или в государстве с подавленной буржуазией, как осторожнее выразимся мы. Так или иначе, а надобность в диктатуре пролетариата сохранится. Троцкисты недопустимо сузили её значение.
«Уже в конце 20-х гг.… партийная бюрократия подменила партию, партия подменила класс, диктатура пролетариата была подменена диктатурой над пролетариатом». Диктатурой чьей, какого класса? Поскольку о классе новой государственно-бюрократической буржуазии троцкисты из КРИ не говорят, остаётся заключить, что речь идёт о какой-то «неклассовой» диктатуре, о диктатуре в представлении либеральных филистеров, которую могут проводить отдельные «нехорошие» люди или прослойки.
«…Зарплата [выборных представителей] не будет превышать зарплаты квалифицированного рабочего». Вероятно, это предусмотрено для того, чтобы исключить меркантильные соображения кандидатов в депутаты. Но сформулировано неосторожно, поскольку в зависимости от того, что понимать под квалифицированным рабочим, этот барьер может достичь довольно заманчивой высоты — особенно в России, стране низкооплачиваемой интеллигенции.
«За равные права для женщин». Этого для достижения подлинного равенства совершенно недостаточно. Более того, «равные права» дискриминируют женщину, задают ей более низкое место в общественной жизни — по ряду причин: зависимость от контрацепции, ограничения возможностей при беременности, патриархальная система семейно-школьного воспитания, разделение на «традиционно женские» и «традиционно мужские» (более престижные и оплачиваемые) профессии. Равные права давно завоёваны, но для решения проблемы нужны более радикальные меры. «Чтобы исправить, нужно перегнуть».