С 6 по 20 июня представители Российской маоистской партии Олег Торбасов и Денис Селивёрстов гостили у Марксистско-ленинской партии Германии. Они приняли участие в международном молодёжном слёте, провели ряд важных переговоров. Все встречи прошли в тёплой дружественной обстановке, достигнуты договорённости о дальнейшем сотрудничестве. На сём с языком светской хроники покончено, ибо дальше так писать невозможно.
«Интересно, какие параллели и меридианы мы пролетаем» — такая мысль вертелась у меня в голове, когда мы рушились в самолёте Пулковских авиалиний сквозь голубое сияние, уже три часа промахиваясь мимо Земли, а та крутилась далеко под нами мысли навстречу. Я уже начал думать, что вот так хорошо бы и умереть — в ревущем и стремительно несущемся вниз самолёте. Мой напарник, очевидно, моего энтузиазма не разделял — глядя прямо перед собой он мрачно повторял: «Добром это не кончится, помяни мои слова».
После холодной Москвы (3 июня даже шёл снег) нас встретил переполненный летним жаром Дюссельдорф и товарищи Яуерниги, кои доставили нас в лагерь, где проходил слёт. Мы, привыкшие к российским тусовкам на дикой природе были несколько шокированы концепцией лагеря, как его представляют себе немцы: тенты и палатки были расставлены прямо в парке шахтёрского горо дка Гельзенкирхен.
Пребывание в партийном штабе (так называемом центре рабочего образования) каждое утро начиналось, на наш взгляд, слишком рано со стука наших немецких товарищей в дверь. После чего я подскакивал и забегал в душ. Гигиеническое помещение там на двухместный номер одно, совмещённое — напротив входа умывальник, правее — унитаз, а далее — стеклянная дверь, прикрывающая душевую кабинку. Дверь не имеет никаких запоров, что меня немало озадачило.
После душа надо было ещё расшевелить хмурого Денниса, а затем мы, хлебнув привезённой с собой мерзкой дешёвой водки для поднятия русского духа, выползали на завтрак, который проходил в лучших традициях «безумного чаепития» у Мартовского Зайца, — с точки зрения обывателя, конечно, которому не каждое утро доводится пить чай-кофе с бангладешскими и филиппинскими марксистами-ленинцами.
Главная проблема состояла в том, что приходилось общаться по-английски перед завтраком, во время завтрака, а зачастую и вместо завтрака. На протяжении всего пребывания в Германии Деннис оставался верен гнусной привычке, чуть к нему кто обратится, тыкать в мою сторону и бормотать: «His English is better than mine» — и заставлять меня переводить. Кстати, если собираетесь ехать в Германию, забудьте школьные уроки. «Auf Wiedersehen» я слышал за всё время три раза — два раза от себя и один от Денниса. Немцы говорят: «чус!» — типа, «пока!». Или по-английски: «bye!».
Несколько дней в Гельзенкирхене слились в сплошную череду демонстраций с тамтамами, концертов и семинаров. Вообще, приятно, конечно, было посмотреть на нормальных в основной массе не старых коммунистов, среди которых немыслимо было бы, как это сплошь и рядом случается в России, выкрикивать лозунги против «чурок», «жидов» или «пидорасов». Да, таких безумных личностей на пушечный выстрел к партии не подпускают.
В течение слёта у нас прошло несколько важных бесед. Первая — с представителем Революционой компартии Аргентины. РКПА возникла в 1968 г., когда 3 тыс. молодёжи вышло из ревизионистской просоветской «компартии». Сейчас наши аргентинские товарищи успешно организуют безработных, работают среди студентов.
Товарищ из Коммунистической организации Греции родился в Москве и бегло говорил по-русски. Мы сразу почуяли родственную душу и подробнейшим образом расспросили его. Он поведал нам, что власть в их стране прочно держит в руках ПАСОК, использующая левую риторику для подчинения рабочих буржуазии. Крупная Компартия Греции давно отошла от марксизма-ленинизма. Ну, об этом мы уже знали. Лидерша КПГ признавалась в интервью «Трудовой России», что у неё в июле 1991 г. не было доказательств предательства Горбачёва. Ну, что тут сказать? Настоящим коммунистам буржуазное перерождение советского режима стало очевидным ещё полвека назад.
Кроме того мы пообщались с экспансивным молодым индейцем из Эквадора (он представлял тамошних сталинистов). В Эквадоре много борьбы и волнений — поведал он нам. Положение населения ухудшается день ото дня и 80% живут в бедности (действительно, доходы ниже $2 в день имеют, согласно UNDP, 52% эквадорцев, а, поскольку стандартный уровень бедности установлен на уровне $4 в день, это похоже на правду). Есть два очага борьбы: рабочее революционное движение и движение индейцев, составляющих 40% населения (а чистокровных белых в Эквадоре только 10%).
Вкратце мы переговорили с парнем-чехом (он, кажется, единственный представлял здесь ревизионистскую группу), мужиками северного вида — норвежскими маоистами, пожилым бангладешцем и нашим новым филиппинским другом — последний поразил сходством с украинским левым гей-активистом Петро Краснопёровым.
Под конец устроили т.н. «Großes Abschlußfest». Нас — иностранцев — вывели на сцену, после чего предложили выкрикнуть «мир!» на своём языке. Славянская команда (мы, чехи и словенцы) выдала им один и тот же «мир», естественно. Затем мы все прыгали в энтузиазме, потрясали кулаками и выкрикивали воинственные лозунги на тему борьбы за мир. Аудитория приветствовала нас одобрительным рёвом. Поскакав по сцене, мы, наконец, успокоились и разошлись.
Едва я сошёл со сцены, из тьмы на меня выскочил радостный мужик с лукавой ухмылкой во всю ширь, грациозно помахивавший двумя здоровенными кружками пива в одной руке. Увидев меня, Стефан Энгель — а я его, конечно, узнал — очень обрадовался. Противу ожидания, он не угостил меня пивом, но зато прогрузил насчёт того, что мы теперь друзья навек, мир, дружба, жевачка и всё такое. Они, мол, хотят иметь дело в России только с нами, он очень доволен моим переводом дикхутовской «Реставрации капитализма в Советском Союзе» и хочет, чтобы я перевёл теперь уже его, Энгеля последнюю книгу «Сумерки богов над «новым мировым порядком»». Изобразив одобрение, я закивал и удовлетворённый Энгель удалился.
Наутро мы с Деннисом сидели во дворе центра рабочего образования и расслаблялись, благо обстановка способствовала. Гельзенкирхен — это такой тихий городок, с одной стороны, а с другой — такая цитадель МЛПГ, где едва ли не все жители её сторонники, а все магазины и учреждения под её контролем. Городок, как я уже сказал, шахтёрский; как говорят, 40% остались не так давно без работы. Однако, следов бедности не видно. Аккуратные двухэтажные домики, жители чинно сидят перед телевизорами вместо того, чтобы болтаться по улицам.
Двухэтажное здание штаба МЛПГ окружено совершенно идиллическими лужайками, по которым бродят кошки и порхают бабочки. Я ничуть не удивился, когда по лужайке пропрыгал кролик, ну, совсем как в Divine Divinity. Но удивился, когда он не остановился, не достал из жилетного кармана часов и не проговорил ничего вроде: «ай-яй-яй, как я опаздываю!». Возбудившись, мы бросились за ним.
Погоня привела нас на холм, где в тени дерева сидел товарищ Роландом Мейстером — главный МЛПГшник по международной линии. Мейстер ждал нас. Он рассказал о Международной конференции марксистско-ленинских партий и организаций. В предыдущей,
Говорят, Пётр I прорубил окно в Европу. При этом молчаливо подразумевается, что прорубил он его в стене. А я так скажу: он его прорубил в зеркале. Западная Европа — это такое Зазеркалье, вроде бы всё то же самое, а как окунёшься, всё оказывается не таким, гротескно искажённым.
Некоторые исследователи связывают начало цивилизации с заменой галлюциногенных грибов на зерновые психоделики. Мы, маоисты, успешно освоили и то, и другое, но в Германии столкнулись с третьей фазой развития. Немцы всё время пьют «Mineral Wasser». И мало того, что они его пьют, они его ещё добавляют куда ни попадя. Они все постоянно разбавляют им сок и называют это, кажется, «сода». Хуже того. Хотя мне не удалось найти в Германии пиво крепче
С выбором пива у них вообще плохо. Соблазнившись в эсслингенском кафе знакомой маркой «Diesel», я, к счастью, вовремя выяснил, что это пиво с колой! Очень часто нам попадалось безалкогольное пиво, которое меня даже угораздило взять по ошибке в лагере. Много у них тёмного, кажется, нефильтрованного пива — прикольная бурда, но только как редкая экзотика, а всё время его тянуть по жаре приятного мало.
Впрочем с пивом в Германии вообще полный шкандец. Можно покупать в супермаркетах и совсем недорого — центов по 60, да ещё бутылки можно сдать. Но ассортимент весьма неширок и в холодильники они пиво почему-то не ставят. Ещё беда — закрываются магазины рано, а по праздникам не работают. Т.е., вообще. Мы обошли весь Эсслинген и везде всё как будто вымерло. Пришлось покупать пиво в кафе — оно там и холодно и хорошо, но дороже в пять раз.
Да, самое для нас поразительное — ларьков практически нет. Соответственно невозможна такая форма жизни как очкание по улицам. Они и не очкаются, а к ночи вообще исчезают с улиц, как будто знают, что из мутных вод Некара в это время выползают радиоактивные мутанты. Выслушивая восторги одной из молодых партиек по поводу развитой в России ночной жизни, я чувствовал себя западным туристом, разлагающим простых советских граждан. Ну, что делать, если за минувшее десятилетие мы по многим статьям обскакали Запад?
И всё же по некоторым показателям богатые страны и были впереди, и ушли ещё дальше. Вообще, большой скепсис у нас вызывали рассказы о плохом положении немецкого рабочего класса, о его доблестной борьбе за бесплатный «минералвассер» в цехах, забитых дороженной конвейерной техникой. Очевидно, что у этого изобилия есть оборотная сторона — сотни миллионов рабочих бедных стран, работающих на устаревшей технике, во вредных условиях. Вот, для сравнения: средняя зарплата в немецкой промышленности составляет $33 тыс. в год, а в такой довольно развитой стране как Аргентине — только $7 тыс. $26 тыс. немецкий рабочий получает от своей буржуазии только за то, что он немец, гражданин страны, многие десятилетия пользовавшейся положением империалистической державы. Лишённый созданных долгой эксплуатацией колоний фондов, немецкий рабочий производил бы товаров как аргентинец — на $37 тыс. в год, чуть больше его зарплаты.
Так что в немецком рабочем классе должно быть до фига рабочей аристократии с одной стороны и некоторая кучка усиленно эксплуатируемых приезжих и молодёжи. И ситуация эта усугубляется, статистика показывает, что рабочие богатых стран всё более возвышаются над своими товарищами из Третьего мира.
«Империализм имеет тенденцию и среди рабочих выделить привилегированные разряды и отколоть их от широкой массы пролетариата» — указывал В.И. Ленин, ссылаясь на то, что писал ещё Энгельс об Англии: «Английский пролетариат фактически всё более и более обуржуазивается, так что эта самая буржуазная из всех наций хочет, по-видимому, довести дело в конце концов до того, чтобы иметь буржуазную аристократию и буржуазный пролетариат рядом с буржуазией. Разумеется, со стороны такой нации, которая эксплуатирует весь мир, это до известной степени правомерно». Противники теории рабочей аристократии часто указывают на особенное, монопольное положение Англии в тот период, забывая, что с развитием империализма на таком положении оказались и остальные богатые державы. Ленин пишет дальше: «Империализм начала XX века докончил раздел мира горсткой государств, из которых каждое эксплуатирует теперь (в смысле извлечения сверхприбыли) немногим меньшую часть «всего мира», чем Англия в 1858 году; каждое занимает монопольное положение на всемирном рынке благодаря трестам, картелям, финансовому капиталу, отношениям кредитора к должнику; каждое имеет до известной степени колониальную монополию…». Последующее столетие развитие империализма в огромной степени усилило эту тенденцию, а жестокое соперничество империалистических держав, на которое указывал Ленин сменилось длительным периодом перемирия между ними. Так что уделять вопросу рабочей аристократии меньше внимания, чем делал это Ленин, совершенно недопустимо.
Однако о рабочей аристократии наши немецкие товарищи говорить не любят. Не составляет ли этот вопрос серьёзную лакуну в их теоретическом анализе, не становятся ли они заложниками национальных интересов — постоянной болезни немецкого рабочего движения? Мы думаем и будем думать над этими вопросами. В МЛПГ есть много очень верного и хорошего, есть неверное и плохое, с определением чего нам не хотелось бы торопиться, и есть очень много пока для нас непонятного. Надо работать над решением этих проблем и в конце концов, мы уверены, наши страны перестанут быть друг для друга Зазеркальем, а станут одним большим миром. Миром труда, а не капитала.