Занимаясь теоретическими разработками вопросов политики и экономики, большевики как-то упускают из своего поля зрения важнейший вопрос — тему морали и нравственности в условиях современности и перспективе, изредка затрагивая её лишь отчасти. К сожалению, этот вакуум занимают представители полуанархических и анархических организаций с соответствующим их идеологии «решением вопроса». Цитата из концепции действия Леворадикального объединения молодежи (Харьков): «Даёшь сексуальную и политическую революцию. Обобществляйтесь и совокупляйтесь. Секс это прекрасно!».
Приверженцы подобных взглядов — апологеты пресловутой «сексуальной революции» и «свободного секса» — даже тщатся убедить в том, что это истинно левые взгляды, противостоящие правому консерватизму. Абсурдность подобных утверждений очевидна. Эти взгляды не левые: не социалистические вообще и не коммунистические в частности. Эти взгляды в своей основе конформистские, тесно связанные с господствующими в современном обществе моральными, вернее аморальными воззрениями, и пробуржуазные. Кто в этом сомневается, тому рекомендую почитать Ленина, охарактеризовавшего требование «свободной любви» как требование буржуазное (В.И. Ленин. Соч.,
Но откуда всё-таки взялись в части леворадикального движения подобные взгляды? Очевидно, в какой-то степени они вызваны неограниченными физиологическими потребностями и проистекающим из них моральными (аморальными) установками конкретных индивидов, пришедших в левое движение. Но объяснять причину симпатии некоторых «левых» к пресловутой «сексуальной революции», исключительно их физиологическими потребностями будет, наверное, неправильно. У этих симпатий есть и рациональное оправдание. Одно из них заключается в том, что апологетика «свободного секса» в значительной степени распространена среди части левых Запада, являющихся источниками культурно-интеллектуальных ресурсов для мирового революционного движения. Второе обоснование заключено в том, что «сексреволюция» являет собой первую веху, пришедшую на смену господству традиционализма, и потому «прогрессивную».
В действительности далеко не все «продвинутые» западные левые приветствуют «сексреволюцию». Значительная их часть выступает на позициях пролетарской этики. С апологетикой «свободного секса» выступают, как правило, идейно незрелые и анархические группы. Революционеры же к идеям подобного «освобождения» относятся отрицательно. (Я уже не говорю о том, что Ульриха Майнхоф подумывала стать монахиней!) Не выдерживает критики и утверждение о прогрессивности «сексреволюции». Пресловутая «сексуальная революция» — не что иное, как эпоха разврата, каковые уже имели место в истории. Наступление эпохи разврата говорит об относительно скором конце существующего строя, победа нового строя сопровождается окончанием эпохи разврата. «Падение нравов» в Древней Греции и Риме свидетельствовало о наступлении кризиса античности.
На смену античности пришло средневековье (феодализм) с христианской моралью, противопоставляющей земную жизнь, как греховную, жизни «духовной». Наступление новой эпохи разврата во времена Возрождения говорило уже о кризисе средневековья. На смену средним векам и Возрождению пришла Реформация с её пуританством (ранний капитализм). Очередная эпоха разврата, названная «сексреволюцией», наступила в XX веке; она свидетельствует о кризисе капитализма, на смену которому придёт новый строй социализм-коммунизм, победа которого будет одновременно преодолением последней эпохи разврата.
Таким образом «сексреволюция» есть явление буржуазной культуры, культурное явление капитализма времен его загнивания. «Сексреволюция» прогрессивна лишь в той мере, в какой загнивающий капитализм прогрессивнее капитализма старого. «Сексреволюция» — это не росток нового, а загнивание старого строя. Поэтому сторонники социального прогресса должны выступать с пропагандой нового, а не с апологетикой гнилья. Большевики выступают против апологетики «свободного секса», и против абсолютизации традиционной (христианской) морали отголоска времен средневековья и раннего капитализма.
«Свободный секс» и традиционная (христианская) мораль имеют право существовать на уровне меньшинств. Если же одно из этих культурных явлений капитализма ещё охватывает большую часть населения, то борьба против него священное дело большевизма. Тому и другому большевики противопоставляют ленинистскую мораль (коммунистическую нравственность) противостоящую как буржуазному «сексу» (блуду, разврату в переводе на русский язык), так и христианскому платонизму. Подведём итог. Те, кто считает себя леваками, большевиками или необольшевиками, не должны относить вопросы морали и нравственности к второстепенным. В программе революционных организаций должно быть записано положение о необходимости подавления (преодоления) пресловутой «сексреволюции».
Пресловутая «сексуальная революция» будет побеждена революцией нравственности, которая станет частью культурной революции, условия для которой, в свою очередь, будут созданы революцией социальной!
«Революции» №16, 2004 г.
Несомненно, что разработка темы сексуальности необходима, несомненно, что вестись она должна в русле марксистского дискурса, на который многие претендуют, но мало кто ему следует. Но именно факт этой необходимости требует от нас большей скрупулезности в разработке данного вопроса, а не популизма, в рамках которого происходят искажения. Необходимо обратить внимание на некоторые фактические искажения и неточности, содержащиеся в статье товарища Ремизова «К вопросу о сексуальной контрреволюции».
«…Этот вакуум (автор имеет в виду теоретическую разработку темы морали и нравственности — М.В.) занимают представители полуанархических и анархических организаций с соответствующим их идеологии «решением вопроса». Цитата из концепции действия Леворадикального объединения молодежи (Харьков): «Даёшь сексуальную и политическую революцию. Обобществляйтесь и совокупляйтесь. Секс это прекрасно!»». Однако, выражение «Секс — это прекрасно!» в программе ЛОМ — это цитирование председателя Мао, что уже само по себе наводит на достаточно интересные размышления. Далее автор ссылается на то, что товарищ Ленин называл требование «свободной любви» буржуазным требованием. Но данная ссылка бьёт в пустоту, т.к. и индустриализация России — буржуазное требование (на основании этого утверждения левые коммунисты выстраивают свою теорию государственного капитализма), но это одна из задач, которую должен был решить пролетариат, иначе ни о каком социализме в СССР говорить бы не приходилось. Следующая неточность носит методологический характер.
«Пресловутая «сексуальная революция» — не что иное, как эпоха разврата, каковые уже имели место в истории. Наступление эпохи разврата говорит об относительно скором конце существующего строя, победа нового строя сопровождается окончанием эпохи разврата. «Падение нравов» в Древней Греции и Риме свидетельствовало о наступлении кризиса античности. На смену античности пришло средневековье (феодализм) с христианской моралью, противопоставляющей земную жизнь, как греховную, жизни «духовной». Наступление новой эпохи разврата во времена Возрождения говорило уже о кризисе средневековья. На смену средним векам и Возрождению пришла Реформация с её пуританством (ранний капитализм). Очередная эпоха разврата, названная «сексреволюцией», наступила в XX веке; она свидетельствует о кризисе капитализма, на смену которому придёт новый строй социализм-коммунизм, победа которого будет одновременно преодолением последней эпохи разврата». Автор связывает наступление «эпох разврата» с кризисным состоянием общества, т.е. смещением его из одной формации в другую. Но это не так. Ведь «падения нравов» в Древней Греции и Риме было нормальной моральной практикой задолго до того, как стали проявляться признаки перехода к новой формации — феодализму. Наоборот, кризис в Греции проявлялся не «падением нравов», а переходом их на другой уровень — более приближенный к формам морали распространённым в феодальном обществе. Здесь достаточно убедительно выглядит исследование Фуко «Забота о себе». Усиление морали свелось большей частью к запрещению педерастии (М.В. имеет в виду не оскорбительное обозначение гомосексуализма вообще, а конкретно-историческую практику античной Греции. — Web-master). Причём это запрещение возникло не только на почве смены формации, но имело под собой другие причины, в частности переход к новым формам брака. Точно так же как и сама педерастия — в Греции количество мальчиков значительно преобладало над количеством девочек, что естественно привело к двум видам практики. Во-первых, возможность женщины определять себе сексуального партнера независимо от её возраста, что для нашей культуры выглядит противоестественным, во-вторых, в практике педерастии. В этом плане интересен комментарий Сартра по поводу исследования Кардинера на Маркизских островах:
«[Кардинер] выявляет скрытую тревогу островитян, причина которой кроется в определённых объективных условиях: угроза голода и недостаток женщин (100 женщин на 250 мужчин). Он выводит бальзамирование и каннибализм из голода как две взаимно противоречащие реакции, которые, будучи противоположными, в то же время обусловливают одна другую; представляя гомосексуализм как результат недостатка женщин (и полиандрии), он идёт дальше и путём опроса выясняет, что гомосексуализм — это не просто удовлетворение половой потребности, а отместка женщине. Наконец, описанное положение вещей влечет за собой откровенное равнодушие женщины и большую нежность отца к детям (ребенок вырастает среди своих отцов); отсюда — свободное развитие детей и их раннее созревание. Раннее созревание, гомосексуализм как отместка чёрствой, лишённой нежности женщине, скрытая тревога, проявляющаяся в различных поступках, — всё это несводимые понятия, так как они отсылают нас к переживаемому» (
Таким образом, отношение сексуальности (морали) и общества, а также их взаимное отношение к общественно-экономической формации не столь однозначно, как кажется на первый взгляд и как нам это преподносит товарищ Ремизов. Мы вовсе не наблюдаем прямой корреляции между кризисным состоянием предшествующей системы и «развратом». Наоборот, смена сама по себе обладающая неравномерностью в своем развитии создаёт такую же неравномерность в области нравственности. Надстройка обладает большей инертностью, нежели базис, и сохраняет старые формы отношения до их снятия, при этом снятие может происходить в форме крайнего антагонизма. Т.е. мораль христианства была полностью антагонистична морали Древней Греции, однако антагонизм сменяется ренессансом, в котором нравственность греков предстаёт уже в снятом виде. Нравственность Возрождения обращается к нравственности Древней Греции, но она не есть эта нравственность, это совсем другой уровень. Естественно это связано с формационными перестройками, зарождением новых производственных отношений в конкретных условиях, и подвержены ренессансу были конкретные классы (в первую очередь аристократия).
Автор говорит о «свободной любви», будто это некоторая данность, которая абсолютно прозрачна для нашего восприятия. Но само понятие «свободный секс» («свободная любовь») противоречиво в той смысловой нагрузке, которую несёт. Это опять же связано с его происхождением — оно появляется у аристократов, а потом переходит на буржуазию (как правило, крупную) и пролетариат. Но пролетариату, который не имеет других средств к существованию, кроме собственных рук, в отличие от крупной буржуазии не требуется предикатов для собственного поведения; семья, которая основа существования мелкой и средней буржуазии, для него зачастую выступает в качестве непозволительной роскоши, отсюда полная свобода отношений, если это можно назвать свободой. Положение же крупной буржуазии совсем иное — она требует освобождения от самой себя, от семьи, которая становится для неё ограничением всякой свободы, в тот момент, когда вся власть — политическая и экономическая у буржуа в руках.
Итак, с одной стороны, «свободная любовь» может восприниматься в качестве чего-то положительного, т.е. осуществления человеком способности любить помимо тех рамок, которые на него налагает общество. В расистской культурной среде любые любовные отношения с представителем не своей расы (нации, этноса и т.д.) воспринимаются как отношения вне рамок морали, как аморальные. Соответственно, индивид, который действует таким образом, противопоставляет себя обществу, в котором он находится, а общество в свою очередь будет стремиться вытеснить его любым путём, вплоть до убийства, изнасилования и т.д. Но наличие этой морали и вытеснения не редуцирует возможности (и необходимости) одному индивидууму любить другого — пусть это и выглядит абстрактно, т.к. не приводит уточнений ни в поле, ни в возрасте. На этом примере мы также видим, что мораль изменчива в зависимости от группы, которой она порождается. С другой стороны, «свободная любовь» выступает как деградация первичного значения к несвободе, к тому, чтобы в акте любви находить не необходимость выбора, а значит необходимость выбирать (ответственность), но уже выбранное. Таким образом, любовь (секс) становится самоцелью и способом избегания самого себя и окружающего мира. Кроме того, понятие «свободной любви» деградирует к отношениям обладания, в которых люди предстают как носители определённого товара, который они то пытаются продать, то пытаются купить, в этом уже нет ничего от человеческих отношений — это скорее отношения предметов, механизмов, для которых определённые действия приводят к определённому результату.
Акт опредемечивания мы можем рассмотреть и по-другому, так как он включен в социальные структуры на уровне надстройки. Возьмём, например, клип на песню Benny Benassi «Satisfaction». Визуальный ряд клипа сводится к тому, что фотомодели, причём не модели для журналов мод, а модели для порножурналов, что уже само по себе настраивает зрителя на определённую логику, пользуют различные строительные инструменты. Таким образом, зритель вовлекается в противоречие между тем, что можно и нужно любить (влажные, загорелые девушки), и тем, что любить нельзя (отбойные молотки, пилы, гвозди и т.д.). Но кажущееся противоречие не есть противоречие, наоборот — отсылка к тяжёлому физическому труду, к пролетариату, приводит не к вытеснению девушек, а наоборот вовлекает их в себя. Девушки становятся символом предметом, который стоит не любить, а хотеть, т.к. они не предназначены ни для чего другого, они всего лишь предмет у которого есть определённая функция. Кроме того, визуальный ряд клипа прямо указывает на подавление индивида — девушки вколачивают гвозди, дробят камень, разрезают дерево. Секс выступает в качестве акта насилия, в котором субъект насилия девушки, а объект — зритель. Дополнительная репрессия (уже мужчин) заключена в звуке — девушки поют мужским голосом. В результате возникает тройная репрессия. Во-первых, женщины вновь вовлекаются в патриархальную схему культуры, как низшие существа, которые должны выполнять свою функцию, которые должны быть подавлены, взяты, куплены как предмет. Однако в такой трактовке остаётся щель и для совсем другой логики, где мужчина выступает в качестве животного, которое существует только своими низменными инстинктами, а значит ему нужен определённый класс женщин для удовлетворения — так происходит стратификация внутри самих женщин на низших (любовниц, проституток) и высших (жен, начальниц и т.д.). Во-вторых, пролетариат, рабочие выступают в качестве угнетённых даже в культурном плане, вся их человеческая сущность не играет никакой роли — они ничем не лучше проституток. В-третьих, это одна из форм дисциплинарной техники, индивид, подавленный со всех сторон, не имеющий права ни на себя самого, ни на выбор, а тем более на выбор таких женщин (они изначально позиционируются как нечто недостижимое в реальности), находит в визуальном ряде выход для своих эмоций. Социальный протест, таким образом, перемещается из сферы социальной практики в сферу сексуальности. И это ещё один из способов держать людей под контролем. Проблема только в том, что подавляющие в той же степени, что и подавляемые, подвержены подавлению.
Можно пробовать использовать внутренний культурный (в данном случае сексуальный, но он гораздо шире) протест против самой культуры, а значит и против общества капитала, которое приводит к такой культуре, как это делали «новые левые». Но сейчас подобный проект недееспособен, так как он полностью поглощен буржуазной культурой и буржуазной культурой же продуцируется. Поэтому, есть смысл вернуться к традиционным практикам, а точнее реконструировать их для себя сейчас. В конечном итоге такой реконструкции мы приходим к относительности морали (в зависимости от ОЭФ, а так же классов внутри ОЭФ и групп внутри классов). Поэтому единственной ценностью может выступать только свобода, но не свобода буржуа (репрессия), а свобода коммуниста, лежащая вне всяких репрессий.
Долой патриархат! Долой сексизм!
Да здравствует свободная любовь свободных людей!
Интернет-рассылка Ex-USSR-Left, 2 июня 2004 г., 11:16.