Книга Энгеля переведена и сдана ещё в минувшем году. Однако я считаю себя обязанным ещё вычитать её на предмет опечаток. И чтобы совместить необходимое с полезным, решил параллельно вкратце конспектировать проверяемые главы, дабы уяснить-таки себе и партийным товарищам, что же Энгель имел в виду. Знаете, за деревьями не видно леса, вот я и попытаюсь набросать общую картину этого леса, ускользнувшую от меня, пока я перепахивал каждую му его площади (около 340 кв. вершков или 1 млн. кв. дюймов).
Итак, книга Штефана Энгеля называется «Сумерки богов над «новым мировым порядком». Реорганизация международного производства». В «Введении» автор обозначает главный предмет своего исследования — глобальную реорганизацию
Отправную точку реорганизации, крах советского социал-империализма, автор связывает с «внедрением микроэлектроники, полной автоматизацией и интернационализацией капиталистического производства». Далее он сожалеет, что революционизация производительных сил не влечёт выстраивания действительно новых производственных отношений, а устаревание национально-замкнутых экономик приводит к вторжению в них разрушительного международного финансового капитала — с одобрения и при соучастии большинства правительств неоколоний.
Здесь стоит отметить любопытную и очень характерную для автора мысль: «…Пошёл мировой процесс приватизации и монополизации государственных предприятий и учреждений, безжалостно пожирая часто с трудом завоеванные социальные достижения». Здесь весьма откровенно под государственной собственностью понимается не высшая степень монополизации, а нечто противоположное этому процессу. За этой мыслью без труда угадывается исторический контекст европейских режимов «социального благоденствия».
Далее автор весьма абстрактно очерчивает усугубление мировых кризисов и вытекающее из него «более высокое развитие международной классовой борьбы» (однако, настоящего анализа его динамики во всей книге нет).
Автор описывает процесс концентрации капитала, отмечая, что «монополии стали основой всей экономической жизни» после кризиса в самом начале XX века, т.е при становлении империализма. Далее он ссылается, между прочим, на Е. Варгу. Важная мысль, высказываемая здесь: международные монополии были до Второй мировой войны лишь особенностью экономической жизнью и стали правилом лишь во
Решающий рост многонациональных корпораций автор относит к экономическому подъёму
Далее автор пинает некоего «Винфрида Вольфа, бывшего депутата бундестага от ПДС и ведущего немецкого троцкиста» (вообще-то в троцкистских организациях он состоял чуть ли не в
В заключение автор подводит к мысли, что борьба против антирабочих проявлений реорганизации — дело благое, но не более чем классовая тренировка, ибо сверхслияния — это новая объективная реальность, закономерность экономики, и остановить их (как мечтает Вольф) в принципе нельзя — иначе как революционным свержением капитализма вообще. Выглядит здравым и в условиях демагогии о буржуазно-демократической революции, охватившей уже даже и КПРФ (официальный тезис последнего съезда), актуальным для России.
Автор обращается к рассмотрению по отраслям господствующих над мировым рынком международных монополий («сверхмонополий») — 500 крупнейших в мире промышленных, банковских, страховых и торговых монополий, суммарный оборот которых уже в 2000 г. составлял 45% мирового валового продукта.
Автомобильная промышленность достигла высочайшей концентрации. Автор цитирует немецкую Ассоциацию автомобильной промышленности: «около 95% мирового выпуска… легковых автомобилей и грузовиков… производятся десятью крупнейшими производителями». Автомобильные монополии ещё сбиваются в группы, так что над международной автомобильной промышленностью господствуют всего шесть монополистических групп: вокруг General Motors, вокруг Ford Motors, вокруг DaimlerChrysler, вокруг Toyota, вокруг Renault-Nissan и вокруг Volkswagen.
(Что касается России, то я не располагаю статистикой конкретно об автомобильном производстве, но есть данные о машиностроении в целом. Концентрация в нём не так велика, как в мировом автомобилестроении, но выделяется национальный гигант — самарский «АвтоВАЗ». Крупнейшие предприятия отрасли сосредоточены в прилегающем регионе — вверх по Волге вплоть до Твери с её крупным вагоностроительным заводом.)
Далее автор вкратце отмечает усиление роли сверхбанков и тенденцию к объединению с ними страховых компаний.
(Россия здесь отличается особо высокой степенью концентрации, в сравнении с которой мировая концентрация просто смехотворна. Более половины банковского оборота приходится на «Сбербанк», а если добавить такие гиганты как «Внешторгбанк», «Альфа-банк» и МДМ-группу, на долю остальных приходятся жалкие крохи. В российском страховании почти весь оборот приходится на «УралСиб», «Росгосстрах» и «Ингосстрах».)
Гиганты электротехнической, электронной и компьютерной промышленности имеют огромную рыночную капитализацию. При этом охватить всю отрасль они, как правило, всё же не в состоянии, что заставляет их сосредотачиваться на узких секторах. Аналогичное разделение на подотрасли имело место в химической индустрии.
Далее автор рассматривает развитие сетей розничной торговли, особо упоминая лидеров — сверхгиганта Wal-Mart Stores, Carrefour и Metro. (У нас в России лидерство завоевала последняя, кстати, немецкая, сеть. Остальные — отечественные или меньшие международные компании: «Тандер», «Перекрёсток», «Ашан», «Бизнес Кар», «Седьмой континент», «ИКЕА», «Копейка». Концентрируются они, конечно, в Москве и Московской области.)
Авиационно-космическая промышленность вообще поделена пополам между Boeing (США) и Airbus (Европа).
Далее автор говорит о концентрации в нефтяной отрасли, особо отмечая, что «на нефтяных компаниях, прежде всего на агрессивно наступающих нефтяных монополиях России и Китая, лежит ответственность за особое обострение мировых противоречий». (В случае России вернее, наверное, даже говорить о «Газпроме», который является государствообразующим концерном. В нефтяной отрасли лидируют негосударственные — хотя и подконтрольные государству в разной степени — «ЛУКойл», «ЮКОС» и ТНК-BP.)
Вообще приводимые в главе данные интересны, но из них не делается никаких новых политических умозаключений.
Здесь автор обращается к развитию сельского хозяйства в Европе и, в первую очередь, Западной Германии, отмечая (с обязательной ссылкой на Дикхута) массовую «ликвидацию мелких и средних хозяйств», проще говоря, фермеров. Хотя их число осталось ещё значительным, за
До 1987 г. ЕС проводил всё расширявшееся субсидирование сельского хозяйства, но затем отказался от этой политики, что привело к падению закупочных цен и разорению множества мелких производителей (а также, хотя автор на это не указывает, формированию классического «антиглобалистского» движения). В начале
Далее автор описывает концентрацию капитала в секторах мирового и немецкого сельского хозяйства. «Дни мелкого хозяйствования прошли; преобладает промышленное сельхозпроизводство» — резюмирует он. Особо автор останавливается на связи сельхозмонополий с крупными банками и сельхозкооперации.
Далее автор обращается к мерам, которые международные монополии применяли для проникновения на местные рынки, защищённые квотами и пошлинами. Например, такие соглашения были достигнуты на Уругвайском раунде переговоров ГАТТ в 1994 г. Раунд переговоров ВТО в Сиэтле в 1999 г., напротив, провалился из-за расхождений между США и ЕС и сопротивления бедных стран. Тем не менее ради открытия рынков с тех пор были заключены несколько сепаратных договоров, включая Mercosur и NAFTA.
Затем автор пишет о «разделении труда в сельскохозяйственном производстве: зависимые и угнетённые империализмом страны в массовом объёме производят сельскохозяйственное сырье — конечно, по крайне низким ценам, — а империалистические метрополии затем поставляют переработанные «качественные» продукты по самым высоким ценам» и разоблачает в связи с этим «интенсивное субсидирование экологического производства», указывая, что «и здесь субсидии предоставляются, главным образом, крупным землевладельцам и, прежде всего, монополиям».
Переходя к мировым последствиям деятельности монополий, автор предсказывает массовое изгнание крестьян третьего мира с их земель и их вынужденное прозябание в переполненных городах. Такие события в огромных масштабах уже имели место во
Автор исследует т.н. международный промышленный пролетариат, который составляют собственно рабочие международных монополий (в 2000 г. на заводах 500 сверхмонополий было 47 млн. работников, хотя это, конечно, же не одни только рабочие, да и рабочие сплошь — рабочая аристократия); рабочие интегрированных с международными монополиями предприятий; рабочие связанных с международными монополиями самостоятельных предприятиях. Автор делает здесь важное замечание, что на таких заводах могут применяться и самые отсталые технологии и методы производства.
(Тут, между прочим, не могу не фыркнуть в адрес английского переводчика, сделавшего Энгеля большим ревизионистом, чем он есть. Английский язык вообще весьма плох для политэкономии. Вот что я перевёл с английского текста: «В 2000 г. только на фабриках крупнейших 500 международных монополий было 47 миллионов рабочих» («In the year 2000, there were 47 million workers in the factories of the biggest 500 international monopolies alone»). А вот что оказалось: «В 2000 г. только рабочая сила на заводах 500 крупнейших международных монополий была 47 млн.» («In den Betrieben der 500 grossten internationalen Monopole gab es im Jahr 2000 allein 47 Millionen Arbeitskrafte»). Разница существенная.)
Лежащее в основе развития международного пролетариата распространение капитализма по всему миру автор связывает с империализмом и относит к
Автор, однако, не может отрицать, что «сохраняется различие между рабочими в империалистических странах и в странах, зависимых от империализма и угнетённых им», и даже цитирует Ленина: «…Части рабочего класса в угнетающих странах пользуются крохами сверхприбыли, которую получают буржуа угнетающих наций, сдирая всегда по две шкуры с рабочих угнетённых наций. …Из рабочих угнетающих наций больший процент… поднимается в аристократию рабочего класса… Рабочие угнетающей нации до известной степени участники своей буржуазии в деле ограбления ею рабочих (и массы населения) угнетённой нации». И сам автор пишет: «После Второй мировой войны широкие массы в Западной Германии достигли уровня жизни, значительно отличающегося от уровня жизни в развивающихся странах. Всеобъемлющая система реформ сверху позволила растущей массе рабочих достичь мелкобуржуазных условий жизни и семейных отношений. Благодаря образованию и профессии всё больше рабочих получали возможность подняться в ряды мелкой буржуазии». Очень важное признание! К сожалению, у автора оно выглядит отговоркой, поскольку рабочая аристократия ни в теории, ни в практике МЛПГ, кажется, вообще не учитывается, а предлагаемое ими средство — «борьба за образ мышления» — является идеалистической химерой, ибо противопоставляется очерченным материальным основаниям мелкобуржуазного сознания. И тут же автор спешит смягчить своё разоблачение: «Для широкого большинства рабочих такой подъём оставался мечтой». И даже за причину мелкобуржуазного сознания он тут же выдаёт то, что является его следствием: «буржуазная и мелкобуржуазная массовая культура, мода, музыка, журналы и кино».
«Возникновение международного промышленного пролетариата стойко отрицается мелкобуржуазными критиками глобализации» — пишет далее автор и обрушивается на некую, неизвестную у нас, Вивиан Форрестер с её безумными идеями (снижение издержек посредством автоматизации она превращает в отрицание труда как фактора стоимости вообще!). Покритиковав Форрестер, автор возвращается к любезной ему теме отмазывания рабочей аристократии, настаивая вопреки очевидности на том, что «сегодня материальные основы тенденции выравнивания условий труда и жизни созрели в гораздо более полной мере, нежели 80 лет назад, при жизни Ленина». Ради обоснования этого тезиса он принимается превозносить сверхквалифицированный труд: «На заводах в развивающихся странах степень эксплуатации была ниже, несмотря на более тяжёлые и унизительные условия труда». На помощь призывается Дикхут: «Зачастую в развитых индустриальных странах доля заработной платы в обороте ниже, чем в развивающейся стране» (отвергаемые нами термины «развитые страны» и «развивающиеся страны» Назойливо повторяются). При этом совершенно забыта только что отстаиваемая связь международных монополий с производством в бедных странах, в том числе на низком технологическом уровне, что разоблачает «производительность труда» на взятых изолированно центровых заводах как статистическую иллюзию. Поскольку заводы в бедных странах являются необходимым элементом производства международных монополий и необходимым условием их высокой прибыльности, производительность труда следовало бы считать в целом по мировой экономике. Тем более, что автор тут же пишет: «…Разделение труда между материнскими и дочерними компаниями было таково, что трудоёмкое производство перемещалось в страны с низкой зарплатой, а производство на самом высоком технологическом уровне оставалось в империалистических метрополиях». И тут же совершает очередной финт: «…Разница в производительности труда между материнскими и дочерними компаниями всё более исчезает». Если это и так для сверхмонополий (хотя, судя по приводимым автором табличным данным, не для всех), то для промышленности в целом это неверно: производительность в богатых странах растёт заметно быстрее (см. мою статью «Происходит ли выравнивание производительности труда в мире?»). И ещё: автор совершенно не учитывает, где находится это зарубежное производство, которое он анализирует. Между тем, известно, что во
Рассматривая в качестве примера выравнивания производства автомобильную отрасль, автор проговаривается о его подоплёке: «…В Российской Федерации было сокращено более 400 тыс. рабочих мест. В Украине в
Далее автор вновь вынужден отступать перед фактами: «Тенденция выравнивания образа жизни рабочих масс в международном масштабе не относится к заработной плате. Напротив, различия между империалистическими странами и странами, угнетёнными и эксплуатируемыми империализмом, становятся всё более отчётливы… …Дифференциация [заработной платы]… растёт: с одной стороны, между рабочими, нанятыми международными монополиями, и другими рабочими в одной стране, и, с другой стороны, между промышленными рабочими, нанятыми одной и той же монополией в разных странах». Но если производительность труда выравнивается, а уровни его оплаты расходятся, то даже по методологии МЛПГ должно однозначно следовать увеличение разрыва в эксплуатации! А если вспомнить о тенденции нормы прибыли к падению, то однозначным становится вывод о превращении более-менее всего населения империалистических стран в неэксплуатируемую аристократию.
Но автор снова пытается замазать тему рабочей аристократии: «В отношении «высокого положения» немецких металлистов в международном аспекте следует иметь в виду, однако, что их уровень оплаты вовсе не характерен для рабочих в Германии» — и приводит в пример швейную промышленность, женщин и «новые федеральные земли» (т.е. бывш. ГДР). Швея-осси получает в три с лишним раза меньше, чем металлист-весси, 6 евро в час. При пересчёте по паритету покупательной способности это около 60 рублей, т.е 9600 руб. в месяц. С учётом европейской ситуацию с жилплощадью (она большей частью является съёмной) восточнонемецкая швея живёт немногим благополучнее российской (хотя много радостнее, скажем, латиноамериканской — ниже автор указывает, что в Центральной Америке, например, женщины-рабочие в швейной промышленности работают по
Скрепя зубы, автор признаёт, что «в течение относительно длительного периода монополии в Германии шли на уступки рабочим в вопросах зарплаты и условий труда и предоставляли им более высокую оплату, чтобы удерживать их спокойными», и тут же оговоривает, что «в последние годы возобладала тенденция сокращения реальной заработной платы», хотя никакой статистики на этот счёт не приводит.
В конце автор рассматривает развитие промышленного пролетариата в особых экономических зонах (которые, кстати, ярко описываются в замечательной книге Н. Кляйн «Люди против брэндов»), в которых работают уже не менее 5% всех занятых (две трети которых приходятся, правда, на один Китай). Это относительно новое явление, выросшее почти с нуля в последней четверти XX века. Зонами свободной торговли являются целиком Гонконг и Шри Ланка. Главные отрасли таких зон — швейно-текстильная промышленность и производство электроники. (Кстати, здесь достаётся пинок «кубинскому социализму», которым мы — российские маоисты — занимаемся мало: «В кубинских экспортных зонах бюрократические господа при Фиделе Кастро получают
Опять сославшись на Дикхута, автор говорит о концентрации капитала в Германии в последней четверти XX века (доля
Переходя к мировому рабочему классу, автор отмечает его абсолютный и относительный рост. При этом он справедливо пишет, что «рабочий класс в узком смысле включает рабочих добывающей, обрабатывающей и строительной промышленности; а также наёмных рабочих, занятых в сельском хозяйстве и на транспорте» — согласно Маоистскому интернационалистическому движению, именно в этих секторах производится стоимость. Значительное увеличение «рабочего класса в широком смысле», трудящихся, в первую очередь, в неоколониальных странах, автор связывает с двумя основными факторами — ростом профессиональной занятости женщин и значительным расширением «рабочих мест с неполной занятостью».
«Узкий» и «широкий» смыслы нужны автору затем, чтобы разделаться с официальной статистикой, утверждающей, что «во всех империалистических странах, кроме Китая, и в ряде развивающихся стран число индустриальных рабочих сократилось». На помощь он призывает сектор услуг. (Тут мне пришлось разойтись со словарём и придумать для «Sachleistungen» выражение «вещное производство», потому как автор утверждает, что услуги — это также материальное производство («materiellen Produktion»).) В качестве теоретического оправдания вызывается дух Маркса: «Теперь для того, чтобы трудиться производительно, нет необходимости непосредственно прилагать свои руки; достаточно быть органом совокупного работника, выполнять одну из его подфункций». Утверждение, мягко говоря, спорное и имеющее весьма сомнительное отношение к тому сонму изолированных от вещного производства работников, который автор пытается записать в рабочие.
Неудивительно, что МЛПГ приходит затем к выводам, противоречащим основам марксизма: «Прогрессирующий переворот экономической структуры капитализма превращает возрастающую часть рабочих из специализированных прислужников машин во многосторонне образованных контролёров и руководителей сложного процесса производства» (напомню, что само образование сферы рутинного промышленного труда марксизм связывает с капитализмом, — и в любой области труда нетрудно найти примеры того, как квалифицированный труд создаёт нишу для применения неквалифицированного). При этом автор вступает в спор с ПДС, которая также опирается на слой высококвалифицированных работников, но не настолько упряма, чтобы продолжать называть их рабочими: «Наиважнейшая производительная сила нового капитализма — работницы и работники сферы знаний и информации» — так пишет её председательница Габи Циммер.
Затем автор высмеивает идею, что «машины могут сделать рабочий класс совершенно лишним… Машины не производят прибавочной стоимости», упуская из виду то, что сам описывал в предыдущих главах — перемещение промышленного производства в бедные страны. Европейских рабочих заменяют не машины, их заменяют рабочие неоколоний. Сам автор тут же приводит список стран, в которых рабочий класс вырос по официальной статистике за
Таким образом, приводимая автором статистика позволяет говорить по меньшей мере о сохранении традиционным промышленным рабочим классом своих позиций в мировой экономике и о заметном её подъёме в третьем и отчасти втором мирах. Трюкачество с расширением определения рабочего класса нужно лишь для изолированного рассмотрения богатых империалистических стран, что само по себе неверно. Тем не менее, автор цепляется за отдельные исключения типа Бразилии, Южной Африки и в Восточной Европе, утверждая, что там «более высокая производительность труда сделала возможным сократить большое количество рабочих мест в промышленности». Однако «здесь главной причиной было сокращение рабочих мест, недостаточно производительных для монополий, и их замена меньшим числом высококвалифицированных рабочих», что наводит на мысль, что дело скорее было в недостаточной производительности труда и в деградации национальных экономик при их захвате империалистическим капиталом. Особенно это очевидно благодаря упоминанию Восточной Европы, к которой относятся и Болгария с Румынией, и Украина с Россией. Деиндустриализация этих стран, несомненно, имеет мало общего с техническим прогрессом и совершенствованием организации труда. Между тем, сокращение промышленного рабочего класса в приводимой автором таблице по «развивающимся странам» наблюдается почти исключительно в этих странах (а также в некоторых занесённых в этот разряд богатых странах, вроде Ирландии, Греции и Португалии) и, вероятно, является временным отступлением.
С другой попыткой автора расширить официальную статистику вполне можно согласиться: она «совершенно не учитывает возрастающую часть рабочего класса, обозначенную затуманивающим термином «неформальный сектор»» — по существу, нелегальная и социально незащищённая занятость, которая процветает в беднейших странах (в бразильских метрополисах составляет более четверти всех занятых, причём растёт опережающими темпами). правда, автор пишет, что «эта тенденция ни в коем случае не ограничивается развивающимися странами», но тут же оговаривается, что речь идёт о «совершенно бесправных сезонных рабочих из других стран».
Далее автор переходит к сокращению мировой занятости в сельском хозяйстве: «В империалистических странах (кроме Китая и России) она составляет менее 10%. Только в
Этот процесс охватывает не только сельское хозяйство, но и вообще все мелкие промыслы и ремёсла. И тут автор опять увлекается: «Научно-техническая интеллигенция всё более интегрировалась в процесс производства или прямо занималась производством в промышленно организованных конструкторских бюро, отделах информационных технологий и программного обеспечения». На самом деле существует и противоположная тенденция — отчуждения интеллигенции от непосредственного производства, всё большее разрастание «метаслужб», в особенности у тех же крупных корпораций, в ходе развития своего паразитического характера начавших ставить на продвижение не столько товаров, сколько брэндов, — что автор оставляет совершенно без внимания.
Зато он особо рассматривает прогрессирующую урбанизацию. В богатых странах городское население достигло примерно 80%. Латинская Америка немного отстаёт (75%), далее следует исламский мир (60%). В Чёрной Африке и Южной Азии около трети населения проживает в городах. Автор указывает на выгоды городов для производства и развитие социально важных учреждений инфраструктуры, которые «едва доступны для масс населения в огромных городах, потому что те бедны». К сожалению, эта тема также оставлена без развития — гипертрофированное, нездоровое развитие городской инфрастурктуры, когда упор делается на дорогостоящие постройки и сервисы для богачей для элиты в ущерб массовому обеспечению (и зачастую за счёт провинции). Впрочем, эта проблема паразитических столиц не так заметна в Германии, как у нас, да и в каждой стране географическое неравенство имеет свою специфику.
Но автор не скрывает оборотной стороны роста городов: «основная причина урбанизации в развивающихся странах — продолжающееся бегство из деревни мелких крестьян по причине бедности» и «рост городов, как правило, происходил бесплановым, бесконтрольным и даже хаотическим образом». И всё же «концентрация рабочих и служащих в городах обеспечивает их лучшими возможностями для боеспособной организации, развития их классового сознания и достижения большей эффективности в классовой борьбе».
Один из основных признаков империализма — это становление банковских монополий и слияние их капитала с промышленным. Автор описывает начавшуюся в
Автор описывает новое явление — «слияние банков и страховых компаний в огромные универсальные финансовые монополии», т.н. «Allfinanzmonopolen». Действительно, рост их активов и рыночной капитализации в конце века был просто взрывным. Совокупный капитал пяти крупнейших финансовых групп в 2000 г. превысил совокупный капитал
Автор подробно останавливается на такой стороне инвестиционного банковского дела как организация слияний и приобретений. В этом деле сейчас лидируют банки США, поскольку ещё в 1933 г. там (а также в Великобритании) были разделены коммерческое и инвестиционное банковское дело: банкам было разрешено работать или только с вкладами и кредитами, или только с ценными бумагами (т.е. в инвестиционном бизнесе), что привело к грандиозной централизации в последнем. Но эта система имеет, конечно, недостаток зависимости от инвестиционного бизнеса, которые приходится обходить с помощью бизнеса кредитных карточек и ссудных операций. Немецкие и французские банки, напротив, страдают от недостатка специализации, возмещая его, например, покупкой англосаксонских инвестиционных учреждений. Кроме того, их не удовлетворяет доселе традиционное в Германии отдельное существование сберегательных касс и кооперативных банков и они добиваются через органы ЕС отмены государственной ответственности за них и приватизации.
Помехой международной экспансии банков была традиционная система их участия в национальной промышленности. Крупные банки стремятся перестроить свою систему участий, выйдя на международные рынки. На мой взгляд, автор излагает этот процесс не очень внятно, в основном просто перечисляя множество национальных и международных участий немецких Allianz и Deutsche Bank. (Между прочим, он упоминает, что основной капитал этого крупнейшего банка Германии находится в мажоритарной собственности иностранных инвесторов — интересно, мыслима ли такая ситуация в России?!)
Ленин указывал, что становление монополистического капитализма «выражается, между прочим, в падении значения биржи». В то же время сейчас ведущие биржевые индексы всё время на слуху. Как же так? Автор указывает, что роль биржи несколько раз существенно менялась. Возникновение биржи он связывает с развитием (ещё во времена Маркса) акционирования. Роль биржи росла, пока её не опередили и не оттеснили крупные банки, усилиями которых «значительная часть акций была выведена из свободной торговли». Ленин неоднократно подчёркивал, что функции биржи никуда не делись, а были взяты на себя самими крупными банками.
Теперь, в связи с выходом монополий на международный уровень «мы наблюдаем возрождение биржи как необходимого регулятора экономических процессов». Мировой акционерный капитал вырос за
Паразитический характер империализма, таким образом, ещё более усилился. Расширился, в том числе, и паразитический слой населения империалистических стран. Справедливо указывая, что это не исключает власти банков, автор увлекается оправданием мелких вкладчиков, представляя их исключительно жертвой демагогии и махинации финансовых воротил, иллюстрируя это примерами с акциями Deutsche Telekom. Конечно, эти примеры могут разоблачать жульничество Deutsche Bank, но ничего не говорят о динамике распределения акционерного капитала среди населения империалистических метрополий.
Основная функция биржи — финансовая спекуляция, «выражение загнивания и разложения империализма». Сегодня её последствием может быть крах и нищета целых стран. Однако автор указывает и на другую сторону развития бирж: управление производством всё более превращается в общественную функцию, а прежние капиталисты всё более становятся простыми рантье, не управляющими непосредственно капиталом. Кажется, в действительности наряду с этой тенденцией действует и противоположная, превращающая управляющих в капиталистов, но диалектика этого процесса остаётся вне поля зрения автора (хотя он и упоминает вскользь о резком росте доходов топ-менеджеров в США).
Автор обращается к инвестиционным фондам, господствующим сегодня над международной биржевой торговлей. Роль их в
И опять автор вспоминает фантазёрку Форрестер с её стремлением приписать создание стоимости не производительному труду, а экономии и даже спекулятивным финансовым операциям. Автор соглашается с утверждением о произвольности и абстрактности таких операций, цитируя исследования и примеры, согласно которым советы биржевых аналитиков яйца выеденного не стоят и могут играть роль разве что инструмента сознательной манипуляции со стороны крупных игроков. Однако же он настаивает, что резкие отрывы спекулятивных курсов от реальных, привязанных к производству, могут происходить только как временные отклонения. Когда бурное развитие производства тормозится, пузырь лопается.
Глава начинается с разъяснения довольно общих положений. Нам, однако, интересно следующее замечание: «…Нна экономической арене проигравшие Вторую мировую войну Япония и Германия проложили себе путь на
Всего же автор выделяет 20 империалистических держав, основной силой среди которых являются США (половина мирового финансового капитала), блок ЕС и Япония. Подчёркивается роль блоков (называются также НАФТА и АСЕАН) как клубков финансового капитала. Однако автор решительно отвергает мнение, что этим преодолевается конкуренция между монополиями, пиная конкретно некую Сару Вагенкнехт, выполняющую роль «левой вывески» в реформистской ПДС. Непонимание относительности корпоративного сотрудничества возводится к К. Каутскому с его теорией «ультраимпериализма». Автор настаивает, что к сотрудничеству монополии как раз и вынуждаются беспощадной конкуренцией.
Затем автор обращается к неравномерности экономического развития, отметив рост доли США и Китая в мировом валовом продукте и отставание Европы и особенно России (речь идёт о
Вместо этого автор сосредотачивается на подчинении империализмом неоколоний, в первую очередь, вывозом капитала. В этой связи приводится цитата из Ленина, очень важная на фоне распространённого в российской левой неумения различать экономическую и политическую независимость: «Финансовый капитал… способен подчинять себе и в действительности подчиняет даже государства, пользующиеся полнейшей политической независимостью…». Мировой экспорт капитала с середины
Далее автор живописует неравномерность экономического роста на примере США (ускоренное развитие при накоплении торгового дефицита) и Японии (депрессивное влияние Азиатского кризиса
В
После реставрации капитализма в Китае ревизионисты во главе с Дэн Сяопином в отличие от своих советских коллег «с самого начала сделали ставку на интеграцию… в капиталистическую мировую экономику». Соперничая с советским социал-империализмом, китайцы решились на союз с США. В прибрежных районах (а в
Существенно вырос также экспорт капитала самим Китаем и, хотя часть его была направлена в Гонконг или богатые страны, всё больше китайских предприятий образуется в бедных странах (как, например, корпорация «Шоуган», приватизировавшая железный рудник в Перу). Но лидируют здесь всё же нефтянники — Китайская национальная нефтяная корпорация (CNPC) и Sinopec. Нефтяные месторождения приобретаются в той же Перу, в Судане, Венесуэле, Ираке и Казахстане.
Особую важность имело воссоединение с бывшей британской колонией Гонконг в 1997 г. (а также бывшей португальской колонией Макао в 1999 г.). Продолжает Китай, конечно же, точить зубы и на Тайвань, что вызывает нервную дрожь США.
Чтобы вписаться в различные международные организации (ASEAN, WTO и т.п.), Китай вынужден всё больше открывать свою экономику, сокращая торговые ограничения и пошлины и отменяя государственную монополию. При этом возникают проблемы у соседних стран. Например, в Индии Китай захватил значительную долю рынка не только в категориях игрушек, бытовой электроники и батарей, но даже и субсидированных пищевых продуктов, текстиля и строительных материалов.
Отмечая, что Китай стал уже ведущей военной державой в Тихоокеанской Азии и рассматривается США как стратегический конкурент, автор делает, на мой взгляд, рискованное предположение о возможном союзе Китая с Японией, который «мог бы фигурировать в будущем как новая империалистическая сверхдержава».
Несмотря на очевидное капиталистическое и империалистическое развитие, на широкомасштабную ревизию былого марксизма-ленинизма и участие в партийном руководстве таких миллионеров как директор стального конгломерата «Шаган» Шэнь Вэньжун и член ЦК, руководитель правления многонациональной корпорации «Хайэр» Чжан Жуйминь, находятся те, кто ещё называет Китай социалистической страной. Например, созываемый Рабочей партией Бельгии международный семинар (в котором, кстати, участвует РКРП-РПК) в 2001 г. отметил… усиление «антиимпериалистического характера китайской политики»! К слову, даже троцкисты отходят от прежней догматической оценки КНР как «деформированного рабочего государства»; у нас, по меньшей мере, так уже не считает КРИ («Социалистическое сопротивление») и недавние отколы от КМИ (т.е. от «Рабочей демократии» Марского-Лоха) тоже.
В то же время устоявшийся в Китае бюрократический капитализм начинает расшатываться. К этому ведёт, с одной стороны, приватизация и рост влияния западного капитала, с другой, исчерпание демагогической силы ревизионистской идеологии; государство сдерживает развитие буржуазной демократии; дифференциация, в первую очередь между городом и деревней и между прибрежными и внутренними областями, возрастает; кроме того растёт безработица и полузаконная миграция рабочей силы. К сожалению, автор не рассматривает примеров идеологической и политической классовой борьбы в Китае, отмечая лишь мимоходом «массовые забастовки», но выражает уверенность, что она будет обостряться.
Для начала автор связывает начало реставрации капитализма в бывших социалистических странах с захватом власти бюрократией на XX съезде КПСС в феврале 1956 г. После этого темпы советской экономики всё более снижались (с более чем 11% до 2.5% в год) и Советский Союз безнадёжно отставал от ведущих держав. Главная причина — замена социалистического сознания масс материальным стимулированием (тут, конечно же, цитируется старина Дикхут). Конечно, и при капитализме возможны всплески в росте экономики, поэтому автор особо оговаривает: спад советской экономики был выражением загнивания капиталистической монополии.
Параллельно СЭВ стал «инструментом неоколониального грабежа». Однако и эта замкнутая поначалу зона с начала «разрядки» в
Система советских сателлитов начала рушиться. Уже в 1987 г. во внешней торговле Польши Запад преобладал над СЭВ. Задолженность стран СЭВ перед Западом стремительно росла. В качестве «начала конца» автор называет рабочие волнения в той же Польше и установление «социал-фашистской диктатуры во главе с генералом Ярузельским». С 1985 г. советская бюрократия стала стремиться к большей открытости, сопровождая это «оголтелыми антикоммунистическими нападками на Сталина и Ленина, демагогически замаскированными под критику мнимых общественных пороков социалистического Советского Союза» и комбинируя собственный ревизионизм с западной социал-демократией.
(Действительно. Недавно я читал журнал «Проблемы мира и социализма» за
По мнению автора, Советский Союз, в отличие от Китая, подвели, во-первых, наличие неоколониальной периферии, которой можно было спокойно пользоваться, во-вторых, соперничество с США, в то время как Китай именно на этой драчке и набрал очки. В-третьих, по мнению автора, роль сыграл страх Запада перед вторым изданием Великой пролетарской культурной революции, заставлявший его действовать особенно трепетно, заботливо и осторожно. В лагере СССР, напротив, распад был предпочтителен. «В августе 1991 г. в Москве сорвалась попытка социал-фашистского путча, последняя попытка восстановить прежний порядок бюрократически-капиталистической системы».
Далее автор переходит к критике немецких ревизионистов, которые, конечно же, объяснили распад СССР как результат «контрреволюции» или «проникновения извне». Однако никакая, самая мощная и жестокая внешняя агрессия исторически не смогла победить социализм. Капитализм был реставрирован изнутри, в результате ревизионистского перерождения.
Бывшие социалистические страны после распада их блока стали областями интенсивного проникновения западного капитала. Продавалось множество предприятий, в большинстве — ниже истинной стоимости. В Чехии немцы приобрели крупнейшую монополию — «Шкода», а западноевропейцы в целом скупили едва ли не всю прессу. Экономики восточноевропейских стран охватил жестокий кризис, продолжавшийся дольше всего в СНГ — до 1998 г. Отчасти это произошло не только по национальным причинам, но и из-за мирового структурного кризиса.
Эти страны были интегрированы по разному. В Польшу, Чехию, Венгрию, Словакию, Словению, Латвию и Литву хлынули огромные инвестиции. За это им пришлось расплачиваться наибольшей утратой политической независимости. Ориентированная на нефть, газ и металлы, сильно монополизированная и ограждённая от проникновения иностранного капитала российская экономика реструктурировалась гораздо медленнее. В то же время российские монополии (такие как «Газпром» или «Лукойл») всё более настойчиво выходят на международную арену (об этом более подробно рассказывалось в распространявшихся мной подборках). «Россия остается империалистической мировой державой благодаря всё ещё огромному военному потенциалу» — отмечает автор и называет нашу страну «цитаделью особой нестабильности, выраженной агрессивности и безжалостной реакции».
В. Дикхут выделил в послевоенном экономическом развитии Германии четыре инвестиционных периода — возмещения разрушенных и устаревших средств производства (
С 1993 г. автор выделяет пятый инвестиционный период, в котором инвестиции растут очень медленно и направляются, главным образом, не на внутренний рынок — с упавшей нормой прибыли — а на захват пока ещё перспективного мирового рынка. Резкий рост экспорта капитала основывался на трёх факторах: открытии обширного китайского рынка, неолиберальный проект в ряде стран третьего мира и открытие восточноевропейских экономик вследствие распада СЭВ. При этом доля, приходящаяся на транснациональные слияния, почти полностью вытеснила все остальные цели. Ключевым моментом стали слияния многонациональных монополий, проходящих как перестройка всего мирового хозяйства.
В связи с перестройкой мирового хозяйства монополии предприняли меры по увеличению и усовершенствованию эксплуатации рабочих, такие как «производство без потерь» и введение гибких графиков рабочего времени (т.н. «флексибилизация»). В связи с этим «лишние» рабочие в огромных масштабах увольнялись и, напротив, росло число неполнозанятых (между прочим, частичная занятость — это хорошая экономическая основа для требования 6-часового рабочего дня, кстати, выдвигаемого МЛПГ — но эту особенность автор не анализирует), самостоятельных подрядчиков-надомников, рабочих со срочными контрактами или вообще перебивающихся случайными заработками. Важно заметить (чего автор не делает), что это не показатель их «нежелания работать», а последствия развития международного монополизма, ведущего к сокращению зарплаты на постоянных рабочих местах или их ликвидации; таким образом объективно усугубляется раскол в рабочем классе, в первую очередь по расовым и гендерным признакам. Для рабочей аристократии, с другой стороны, вводились меры, отражающие их соучастие в прибыли, — бригадная работа, кружки качества. Автор, однако, рассматривает эти меры не как осуществление классового сотрудничества, имеющее материальную основу, а только как чистый обман рабочих менеджерами.
Особо автор рассматривает положение в «новых федеральных землях», т.е. на востоке страны, в бывшей ГДР. Реформистская ПДС (наследница правившей там СЕПГ, «радикально обновившаяся» путём — если я правильно помню — поголовного исключения на рубеже
Опровергая ПДСников, автор приводит довольно странные доводы. Признавая остановку большинства старых производств, он настаивает на том, что взамен открылось множество новых, современных — что, конечно, ничего не говорит нам об общем состоянии восточногерманской промышленности. Автор указывает лишь, что кое-где доля промышленных рабочих в населении возросла, но тут же признаёт, что это произошло лишь в
Дальше, впрочем, рассуждения автора становятся весьма интересны и проницательны. Он опровергает утверждения буржуазных экономистов о сравнительно низкой производительности труда в востояных землях: «Эти вычисления — чистая манипуляция. В них не делается никакой поправки на различную структуру восточно- и западногерманской промышленности и различия производительности в разных отраслях производства». Жаль, что автор, как мы уже видели, не распространяет эту логику на мировые сопоставления.
Ещё раз пнув утверждение ПДСников о деиндустриализации, автор неожиданно заговаривает о провале «Подъёма Востока» и, в частности, рассказывает о коммунальных проблемах в Берлине.
Автор подчёркивает: «Государственно-монополистический капитализм — наивысшая форма национально-государственной организации капитализма» — и перечисляет два десятка особенностей развития ГМК в конце XX века (с особым упором на Германию). Затем он приступает к рассмотрению перемен в инвестиционной деятельности международных монополий.
Автор отмечает небывалое развитие транспорта и телекоммуникаций. Попутно развивается специализация монополий, их концентрация на ключевых производственных цепочках — или вовсе только на контроле над выполнением контрактов.
Входя в неоколониальные страны, сверхмонополии тянут за собой системы своих поставщиков, а те, в свою очередь, вынуждены опираться на местных субподрядчиков, но их производство осуществляется на слишком низком технологическом уровне, поэтому они неизбежно оттесняются в сторону. Автор описывает такие пирамиды, образованные General Motors в Бразилии, Toyota Motor в Таиланде, и утверждает, что таким образом «в странах капиталовложений насаждается высочайшая производительность труда и наиболее передовая техника». Непонятно, однако, какое это может иметь значение, если такое производство изолируется от национального хозяйства и вся эта техника имеет весьма малое отношение к нуждам страны.
Однако, в других областях опора на местных поставщиков преобладает. Автор приводит в пример французскую сверхмонополию Carrefour и McDonald's в Аргентине (87% основных продуктов питания закупается здесь у местных поставщиков, хотя, в большинстве, и скупленных иностранцами), Nestle в Китае (98% первичных продуктов — от местных производителей). Intel-Малайзия использует местных субподрядчиков «не только для производства, оснащения и присмотра, но и для транспортировки и упаковки, строительства и поддержки инфраструктуры, а также поставок информационных технологий», но ради этого местному правительству пришлось обеспечить корпорации значительные налоговые поблажки.
Помимо мегаслияний международные монополии применяют также другие методы концентрации — кооперирование, частичные слияния, совместные предприятия, вплоть до враждебных поглощений. В качестве примеров автор приводит разрушение концерна Mannesmann («в течение десятилетий одной из ведущих монополий Германии» — поразительно, насколько спокойно воспринимают в Европе такие процессы!) британской монополией мобильных телефонов Vodafone, прекращение производства в Англии автомобилей среднего класса с подачи немецкого автомобильного концерна BMW и прекращение самолётостроения в Нидерландах немецким же концерном Daimler. При этом состав правлений и главных акционеров постоянно тусуется и теряет национальную определённость. «Даже в случае концернов, выросших в Германии и имеющих здесь главную контору, всё меньше можно говорить о «немецких монополиях»« — пишет автор. К примеру, в Deutsche Telekom для международной купли-продажи открыто 57% акций, из которых в 2001 г. только треть находилась в Германии. Кстати, неясно, как такое положение дел может быть совмещено с межимпериалистическими войнами.
Борьбу за контроль над долями мирового рынка автор рассматривает на примере автомобильной промышленности, в которой выделяются три группы — штатовская, европейская и японская — контролирующие в общем свои регионы. В некоторых странах над отраслью господствует всего одна корпорация: Volkswagen — в Чехии и Словакии, Renault — в Словении и DaimlerChrysler — в Австрии. Образованием DaimlerChrysler европейскому капиталу удалось потеснить штатовский в Мексике и самих США. В Аргентине и Бразилии преобладают европейские автомобильные компании. С другой стороны, штатовской группе удалось почти полностью захватить рынок в Финляндии, Бельгии и Нидерландах, и половину — в Швеции и Великобритании; приобретением Fiat штатовская GM намеревается также захватить итальянский рынок.
В заключение автор уделяет также некоторое внимание такой существенной части политики компаний как манипуляция биржевыми курсами акций и долговому давлению на неоколониальные страны. На начало века 26 стран были должны международному финансовому капиталу более чем по $15 млрд. и ещё 12 — более чем по $10 млрд. Это важные поставщики сырья (Алжир, Нигерия, Венесуэла, Мексика и др.), основные страны международного производства (Польша, Чехия, Венгрия, Южная Африка, Бразилия, Аргентина, Индия, Южная Корея, Филиппины и др.), огромные рынки (Индия, Индонезия и др.) и, наконец, страны особой стратегической важности (Турция, Пакистан, Филиппины). Автор подчёркивает, что почти половина мирового населения удерживается под контролем задолженностью своих стран. Между прочим, здесь нетрудно заметить отличие России от схожих по территории, численности населения и уровню экономического развития Бразилии, Мексики и Аргентины — они возглавляют список крупнейших мировых задолженников (а Аргентина в этом списке ещё и лидирует с большим отрывом по задолженности на душу населения, почти достигающей $4000), а Россия вовсе в него не входит.
Наконец — что составляет, наверное, самое интересное в главе — автор по-новому формулирует основной закон современного капитализма, утверждая, что для сверхмонополий недостаточно просто максимальной прибыли, им необходимо господство над мировым рынком в своей отрасли: «Завоевание и защита международными монополиями господствующих позиций на мировом рынке; обеспечение максимальной прибыли через выстраивание международных систем производства, постоянное увеличение эксплуатации международного рабочего класса, разрушение или уничтожение основ жизни целых народов во всех странах мира без исключения, разграбление целых государств до банкротства, перераспределение общественного богатства в гигантских масштабах в пользу монополий и в ущерб всем другим слоям общества, отмена государственного суверенитета неоколониально эксплуатируемых и угнетённых стран, военные действия ради обеспечения господства, включая даже возможную мировую войну за передел мира». Выражение, претендующее стать классическим. Меня смущает здесь по меньшей мере неясно описанная перспектива мировой войны, во-первых, и полное игнорирование создание очагов благополучия рабочей аристократии в метрополиях, во-вторых.
В начале главы автор, обильно цитируя Ленина, подчёркивает суть государства как инструмента классового господства. Национальное государство — это «характерная форма» организации капитализма. Однако, по мере развития капитализма всё более действует и противоположная тенденция — интернационализация производства, постоянно ставящая под вопрос построенные национальные государства. И наоборот, национальное государство становится препятствием развитию интернационализированных производительных сил. К сожалению, автор не расследует вопрос о характере этого развития, насколько оно является дейстивительным развитием, а не расширением за национально-государственные рамки монополистического загнивания и разрушения жизненных основ народов.
Зато он отмечает, что контролирующее развитие глобальной экономики «глобальное общество» (по выражению Сороса) сводится в реальности капитализма к диктату наибольшей силы — империалистических национальных государств во главе с США. Автор утверждает, что «национальные государства были и остаются решающими инструментами власти для поддержания империалистической мировой системы и ведения конкуренции среди международных монополий в борьбе за мировое господство». Налицо противоречие с утверждением в предыдущей главе, что международные монополии всё более теряют национальный характер, в качестве объяснения автор замечает лишь, что эти монополии «действительно ослабили свои связи с отдельными национальными государствами и изменили их по форме и содержанию, но в то же время не могут отказаться от них». Весьма ценен был бы здесь анализ качественной степени изменения роли национального государства вместо простой констатации её сохранения. Автор ниже затрагивает вопрос об изменении это роли, но очень гипотетически, лишь как требования монополий: 1) расширить функции государства, обеспечивающие им поддержку, 2) отдать им высокоприбыльные сегменты и 3) сократить до минимума социальные функции.
Автор сосредотачивается на влиянии вторгшейся в страну международной монополии на национальное государство и шантаж государств или отдельных регионов в отношении расположения своих филиалов. В качестве примера приведено размещение завода BMW в Лейпциге, когда корпорация выжала из Еврокомиссии и города кучу привилегий (в частности, получила землю по цене вдесятеро ниже рыночной). Для успешной конкуренции на международной арене корпорации требуют поддержки и от своих государств. В частности, Федерация немецкой промышленности (глашатай немецких монополий) потребовала сократить «слишком высокие» «трудовые и социальные затраты» внутри страны. Одно из крупнейших событий в этом русле — отмена государственной монополии на трудоустройство — уже состоялось в большинстве стран ЕС с начала
В конце главы автор касается вопроса об интернационализации рынка труда, в частности, «утечки мозгов» (к примеру, около 60% всех дипломированных выпускников технических университетов Индии покидает страну).
Автор описывает начавшуюся после
В качестве примера приватизации в сфере услуг автор приводит раздел немецкой почты. Одна из образованных компаний — Deutsche Post AG — повела активную экспансию на мировой арене. Автор называет одно из последствий: ликвидацию сотен тысяч рабочих мест. Другой результат — временный выигрыш государственными и муниципальными бюджетами средств, которые, однако, быстро рассасываются. Для масс приватизация коммунальных служб означает серьёзные неприятности: «на коммунальные услуги выставляются ужасающие цены; муниципальная инфраструктура демонтируется». Муниципалитеты, между тем, крутят махинации с «транснациональными лизинговыми контрактами». Другой сферой приватизации является «государственное социальное обеспечение, главным образом секторы здравоохранения, ухода, образования и заботы о детях». Для открытия этих рынков международной экспансии капитала инициирована транснациональная система правил ГАТС (Общее соглашение по торговле услугами).
«С конца
Автор утверждает, что государство играет в экономике всё большую роль: доля государственных расходах в ВВП выросла в странах ОЭСР с 20% в 1960 г. до 50% в 1995 г. Однако, есть основания подозревать, что эта тенденция уже сменилась на противоположную. Так, в США доля федеральных расходов в ВВП действительно выросла с 11% в 1948 г. до 23% в 1982 г., но затем из года в год сокращалась и к концу века вернулась на уровень
С 1990 г. скачками росла государственная задолженность, к концу века она достигла таких размеров, что правительства вынуждены были отказаться от новых заимствований.
С 1960 г. налоги были решительном образом переложены с предприятий (их доля в налоговых поступлениях сократилась с 22% до 7%) на население (его доля выросла с 33% до 73%); косвенные налоги стали преобладать над прямыми. Монополиям же удаётся всё больше экономить на налогах. Зачастую они добиваются возвратов, превышающих выплачиваемые налоги. Одна немецкая газета очень метко характеризует налоговые комбинации монополий: «В условиях глобализированной конкуренции налоги приобретают элемент добровольности». С другой стороны, товарищества, т.е. немонополистические малые фирмы в сравнении с корпорациями явно ущемлены.
Сокращение налоговых поступлений ведёт к бюджетному кризису земель и муниципалитетов. Это расшатывает послевоенную систему подкупа европейцев (автор выражается более деликатно, но суть такова). Корпорации добиваются для себя гибкого рынка труда, на котором рабочим и служащим придётся приспосабливаться изо всех сил и, в конечном счёте, терять большую часть социальных завоеваний. Разумеется, критики европейской рабочей аристократии не могут быть глухи к этой беде, поскольку в первую очередь она становится катастрофой для наиболее бедных и угнетённых слоёв.
Эта глава рассказывает о «преобразовании Ruhrkohle AG из национального, управляемого государством угольного концерна в международную сверхмонополию». Компания RAG была создана в самом конце
Автор описывает ЕС в общем следующим образом: «Меньшие страны получают возможность участия в международном конкурентном сражении… Взамен [они] должны подчиняться интересам ведущих империалистических стран — Германии, Франции, Великобритании и Италии — и их сверхмонополиям». При этом относительный вес крупных стран всё более возрастает; автор описывает основные пункты развития этого процесса. В новом веке процесс продолжился: было «запланировано, что в мае 2004 г. полноправными членами станут Кипр, Чехия, Эстония, Венгрия, Латвия, Литва, Мальта, Польша, Словакия и Словения; затем намечен допуск Румынии и Болгарии».
Экономически преобладающей силой в ЕС является империализм ФРГ, платежи которой составляют четверть европейского бюджета. Основаная часть торговли ФРГ ещё приходится на Зап. Европу, но вот соответствующая доля прямых инвестиций уже упала с 57% в 1970 г. до 44% в 2000 г. в связи с международной экспансией. Европейская интеграция может продвигаться Германией только в союзе с Францией, историческое примирение с которой свершилось ещё в 1963 г. Но энтузиазм Германии в этом вопросе не только наталкивается на сопротивление Великобритании, но и не получает достаточной поддержки Франции. В связи с вторжением США в Ирак Европу постиг настоящий раскол, это пример того факта, что ЕС сейчас не в состоянии проводить единую самостоятельную военную политику.
С другой стороны, экономическая политика в ЕС сосредотачивается в руках «транснациональной бюрократии», наибольший вес в которой имеют всё те же Германия, Франция, Великобритания и Италия. Далее автор описывает структуру Еврокомиссии и её связь с предпринимательскими ассоциациями, в особенности монополистическими корпорациями. «ЕС остаётся реакционным союзом империалистических стран, в котором не правит никакой иной закон, кроме закона силы» — заключает автор.
Автор расследует важную новую черту мировой капиталистической системы, приводя в пример, помимо ООН, НАТО и «большой восьмёрки», Международный валютный фонд, Мировой банк и Всемирную торговую организацию. Тон в таких институтах «задают ведущие империалистические страны. Вместе США, Япония, Германия, Франция, Великобритания, Италия, Канада и Россия имеют» почти три четверти голосов в ООН и чуть меньше половины — в Мировом банке и в МВФ. Первоначально ООН была скована соперничеством сверхдержав, но в
МВФ — своеобразный мировой ростовщик, «контролирующий и регулирующий инструмент, с помощью которого международный финансовый капитал направляет национальные экономики неоколониально зависимых стран и Восточной Европы». Турции, к примеру, через МВФ была навязана приватизация государственного сектора энергоснабжения, а Индонезии — значительные повышения цен на электроэнергию, нефть и керосин, а также бензин, что привело к национальному кризису. «Всё в большей степени кредиты МВФ прямо финансируют международную финансовую спекуляцию».
Мировой банк также поддерживает разнообразные проекты в бедных странах, сосредотачиваясь, в первую очередь на добыче и обработке сырья. Многие из этих проектов разрушительны для природы и туземного населения и Мировой банк применяет активную демагогию для маскировки.
После Второй мировой войны разделение наций на угнетающие и угнетённые сохранилось, но колониализм принял новые формы. Но в
В 1989 г. в США был разработан «план Брэди», жертвой которого стали «более
Важнейшим средством вынуждения задолженности бедных стран было сбивание цен на ресурсы, от экспорта которых всецело зависят их экономики (не всем дано быть «сырьевой сверхдержавой» как Россия). На нефть приходится почти 100% экспортных доходов Нигерии, Кувейта, Ливии и Саудовской Аравии, значительное большинство экспортных доходов Ирана и Венесуэлы. От экспорта бокситов более чем на 70% зависит Гвинея, более чем на 50% — Ямайка. Замбия получает более 80% экспортных доходов от меди, Чили — 30%. Добавлю от себя, что 40% ВВП Монголии даёт один-единственный медный комбинат «Эрдэнет», на который точат зубы российские капиталисты (только вот местное правительство не хочет расставаться за долги с контрольным пакетом, что вызвало злобу, в частности, у «Советской России» — газеты псевдокоммунистов). Но не все оказывались столь неуступчивы; по миру покатился вал приватизаций, продаж за рубеж и слияний в сырьевой отрасли.
Приобретаемые мощности использовались, в основном, для экспортного производства. С другой стороны, местные рынки затопили импортные товары; поначалу цены были занижены, но после разорения местных конкурентов пошло стремительное накручивание цен. С этим процессом связано и привязывание местных валют к империалистическим валютам, например, «долларизация», после которой валютная политика осуществляется из метрополии.
Азиатский кризис
Но Аргентина была гораздо сильнее подчинена международному капиталу, под их контролем было «большинство… крупнейших монополистических групп Аргентины» (в частности, в медиа-концерне Clarin и чёрной металлургии отметился и российский капитал — аргентинские маоисты об этом хорошо знают, а вот мы оказались не в курсе). Задолженность Аргентины росла, а возможности расплатиться утекали вместе с государственными предприятиями. В конце 2001 г. МВФ отказал Аргентине в дальнейших кредитах, а правительство заморозило счета мелких вкладчиков. Вскоре «массовая безработица достигла официального уровня 30%, а цены на продовольствие повысились на 50%», «из 36 млн. жителей Аргентины почти 15 млн. были вынуждены выживать за чертой бедности». Производство сократилось даже на заводах международных монополий.
Таким образом, неолиберализм повсюду продемонстрировал свою неспособность решить проблемы масс и «неоколониализм соскользнул в новый кризис, более глубокий и обширный, чем в начале
По мере международной реорганизации производства продолжался классический капиталистический процесс понижения нормы прибыли. Для противодействия ему капиталисты идут на многие меры: увеличение эксплуатации рабочего класса; сокращение цен производителей в сельском хозяйстве и целенаправленное сбивание цен на сырьё и энергию; использование массовой безработицы для гибкого доступа к дешёвой рабочей силе; удешевление товаров через внешнюю торговлю; принятие государством на себя всё большей доли инвестиционных расходов за счёт остального общества; расширение капитала через взятие кредитов; расширение акционерного капитала. Во вторую половину
Для предупреждения кризиса перепроизводства были введены новые меры: преобразование национальных государств в поставщиков услуг международным монополиям; транснациональная концентрация и централизация в ключевых секторах производства; введение «производства без потерь» и флексибилизации (гибкого графика труда); крупномасштабная приватизация; установление монополистических цен на мировом рынке. Таким образом за последние 5 лет XX века сверхмонополиям (500 крупнейшим) удалось поднять норму своей прибыли с 1% до едва ли 1.5%.
«Для контролируемого уничтожения избыточного капитала была задействована целая батарея методов. Значительная часть капитала была списана». Значительно возросло также число банкротств (по непонятной мне причине, автор упорно избегает этого слова, предпочитая говорить о «неплатёжеспособности»), особенно среди немонополистической буржуазии. Новый кодекс о неплатёжеспособности, принятый в Германии в 1993 г., усилил контроль банков за предприятиями-задолженниками и ослабляет гарантии работников в случае банкротства. Автор указывает, что правое руководство профсоюзов (об этом не говорится прямо, но, видимо, оно таково почти всегда) охотно сотрудничает с капиталистами в спасении предприятия за счёт рабочих и служащих.
Далее автор описывает спровоцированный структурным кризисом вал транснациональных слияний и поглощений, приводя в пример поглощение концерном Krupp концерна Hoesch и слияние Krupp/Thyssen, слияние VEBA и VIAG в E.on, слияние Daimler-Benz и Chrysler в DaimlerChrysler. Главными эффектами этих кризисных процессов стали «быстрое повышение массовой безработицы в соединении с ростом неполной занятости как постоянного явления, общее сокращение заработной платы, урезание социальных пособий и всё более высокие налоги для масс населения». Продолжает расти общая неустойчивость мировой экономики. Так в первый год XXI века стоимость транснациональных слияний и поглощений резко упала наполовину.
В 2000 г. в США вспыхнул новый экономический кризис, распространившийся вскоре на ЕС и Японию и ставший мировым. Рост оборота сверхмонополий остановился и у части из них превратился в спад (вплоть до описываемых автором банкротств крупнейшей в мире энергетической монополии Enron, номера 2 в телекоммуникациях Worldcom, строительных фирм Holzmann и Babcock Borsig, медиа-концерна Kirch Group). Крупнейшие банкротства, не описываемые автором, — Kmart и Mycal (розничная торговля), авиакомпании United Airlines и Swissair… В особенности кризис ударил по немонополистической буржуазии, например, в текстильной и швейной промышленности, где преобладающие пока мелкие предприятия не в силах конкурировать с направляемым сверхмонополиями потоком товаров из зон экспортного производства в третьем мире. Много разорений было также в областях розничной торговли и строительства.
Из таблицы в книге можно видеть, что на конец 2000 г. кризис привёл к промышленному спаду в ряде ведущих стран. Весной 2002 г. начали оправляться Россия, Южная Корея и Бразилия, к концу 2002 г. вышли на докризисный уровень Польша и Франция, а не успели к нему вернуться США, Япония, ФРГ, Италия, Великобритания и Мексика. Однако сверхмонополии США (и в небольшой степени Великобритании и Китая) смогли расширить свою долю.
Биржевые кризисы — не причина кризисов перепроизводства, но их воздейстие на экономику усилилось. В начале XXI века автор отмечает уже три биржевых кризиса: до марта 2001 г. (вызванный крахом надежд на бум информационных и коммуникационных технологий), летом-осенью 2001 г. (вследствие «распространения кризиса перепроизводства на Японию и всю Западную Европу») и с марта 2002 г. Итого с марта 2000 г. по сентябрь 2002 г. стоимость капитала на Нью-йоркской бирже упала более чем на $2 трлн., NASDAQ упал более чем на $4 трлн., CDAX — почти на $800 млрд., TOPIX — почти на $2.5 трлн. IT-сектор потерял более трёх четвертей стоимости! Его доля в общей биржевой капитализации упала с 36% до 15%. Автор не говорит об этом, но вот ответ пропагандистам «постиндустриального общества»!
Другой распространённый ещё недавно миф — об особой эффективности и перспективности японского капитализма. И автор далее бьёт по этому самому мифу рассказом о биржевом кризисе 1990 г. в Японии. Всё началось со спекуляций и резкого роста цен в области недвижимости (к слову, то же самое мы сейчас наблюдаем в России). Обладая небольшими резервными капиталами, банки предоставили обширные кредиты. Центробанк попытался поднять ставку и надёжность кредитов упала, пошли крахи. Разразившийся в
Прежде кризисы не могли серьёзно затормозить рост крупных банков. Однако в кризисах нового века они уже начали испытывать серьёзные трудности. В 2001 г. прибыль тысячи крупнейших банков мира сократилась почти на треть.
Важным регулятором государственно-монополистической экономики является государство, пользующееся такими мерами как учётная ставка, государственные инвестиции, прямая финансовая помощь концернам, снижение налогов и сборов. С конца
Далее автор пишет нечто, как мне показалось, странное. Ссылаясь на Дикхута, он утверждает, что с
В США в
В заключение автор оговоривает, что «выход» у капиталистов есть всегда — взять на службу новые технологии и усилить эксплуатацию рабочего класса. Подлинная угроза капиталистическому миропорядку — его борьба.
Автор отмечает признаки приближения глобальной экологической катастрофы: неестественный парниковый эффект, «озоновая дыра», разрушение тропических дождевых лесов, региональные экологические катастрофы. Нет недостатка в мрачных прогнозах, в связи с чем возникло международное экологическое движение. Для контроля над этим, главным образом, мелкобуржуазным, движением был развит «империалистический экологизм», задача которого — «отвлечь внимание подальше от стремления монополий к прибыли как основной причины глобальных экологических проблем». Монополиям предоставляются льготы, тогда как экологические издержки перекладываются через госбюджеты на массы. Новой прибыльной отраслью стало производство «экологичных» товаров, таких как ветряки и солнечные батареи (я сильно сомневаюсь в безвредности производства и утилизации особенно последних).
Парниковый эффект привёл к повышению среднемировой температуры более чем на полградуса в XX веке. Выбросы парниковых газов растут в первую очередь в ведущих империалистических странах, приближаясь к опасной черте, в то время как даже их стабилизация не обеспечит ещё стабилизации климата. На США, вышедшие из Киотского протокола в марте 2001 г., приходится четверть этих выбросов. Германия несколько сократила выбросы за счёт демонтажа устаревших установок в бывшей ГДР, но затем они снова возросли. «Атомное соглашение» от 11 июня 2001 г. продлило срок службы старых атомных реакторов и снизило требования безопасности (автор, как я понял, приветствовал бы «решение немедленно закрыть все немецкие ядерные электростанции», что вызывает у меня некоторую озадаченность — ведь при должной технике безопасности и контроле это отнюдь не самое «грязное» производство энергии). Наконец, империалистические страны теперь могут выкупать у бедных стран «квоты на загрязнение», спекулируя на их отсталости. Кроме того, ограничения для Японии, Канады и России смягчены учётом их лесных массивов.
Международный «Монреальский протокол» был принят в сентябре 1987 г. для охраны озонового слоя и с 1994 г. концентрация разрушающих озон веществ стала снижаться, однако до восстановления слоя ещё далеко. Хуже того, производство таких веществ продолжалось в зависимых странах для евроамериканских рынков.
«Обязательное международное соглашение о защите глобальных лесов всё ещё отсутствует. Поэтому хищническая вырубка тропических дождевых лесов могла в
Скачкообразно растёт число крупных природных катастроф. Издержки от них отняли более чем восьмую часть ВВП беднейших стран.
Распространение «новых болезненных симптомов» автор также связывает с изменениями климата. Например, он пугает, что вследствие потепления малярийные москиты смогут созревать на территории Германии (мне кажется, однако, что это надуманная проблема — у нас больше людей страдает от заморозков, чем от москитов). Не минует автор и модного разжигания страха перед «генетически модифицированными организмами», хотя в действительности эта отрасль науки нуждается не в закрытии, а в общественном контроле — и нет таких отраслей, которые в нём не нуждались бы. Серьёзная проблема — вирус ВИЧ, которым на начало XXI века было инфицировано 40 млн. человек, почти три четверти из которых — африканцы. В частности, инфицирована почти четверть шахтёров ЮАР! Автор снова не удерживается перед соблазном «жёлтой журналистики» и намекает, что ВИЧ мог быть разработан по заказу Пентагона или ЦРУ, пускаясь в связи с этим в совсем уж мелкобуржуазные фантазии: «Требования заболевших людей о возмещении ущерба могли бы довести даже ведущую экономическую державу США до банкротства. Неопровержимое и общепризнанное доказательство ответственности империализма США за вспышку и распространение СПИДа политически изолировало бы его во всём мире». Упоминает он и о «коровьем бешенстве», особенно опасном потому, что носитель вируса может заболеть только через несколько десятков лет после заражения. К появлению возбудителей «коровьего бешенства», прионов, прямо привела попытка британских скотопромышленников сэкономить на обработке кормов.
Атрибут капитализма (а в ряде случаев и один из его двигателей) — буржуазный семейный строй. О его введении автор говорит очень скомканно, зачем-то приплетая Японию и делая странное заключение: «Ответственность за домохозяйство и воспитание детей была возложена на жену, она принуждалась к моногамии и подчинению мужу в семье» — как будто это было особенностью, незнакомой феодальному строю! Далее автор переходит к разрушению капитализмом самообеспечивающихся крестьянских хозяйств и потребности растущей индустрии в женской рабочей силе. Число занятых женщин (т.е. наёмных работниц всех видов) росло опережающими темпами и в 1998 г. превысило 1.15 млрд. (общее число занятых оценивалось, если я правильно помню, где-то на уровне трёх миллиардов). Этот процесс уничтожает лежащее в основе буржуазного семейного строя разделение труда между «мужчиной-кормильцем (мы бы сказали — «добытчиком» — О.Т.) и женщиной-домохозяйкой». Лидером в этом отношении стали самые пролетарские в мире «свободные экспортные зоны» или «особые экономические зоны», где молодые (в основном
«С середины
На примере ФРГ автор называет признаки охватившего все ведущие индустриальные страны кризиса буржуазной семьи: депопуляция, рост отношения числа разводов к числу браков, распространение одиночных домохозяйств и родителей-одиночек. В связи с этим анализируются Германия, Франция, Великобритания, Япония и Россия. Конечно, Россия в этом ряду выглядит насмешкой — её драматичные демографические показатели обязаны долгосрочному кризису семейного строя лишь в сравнительно небольшой степени (что стало бы очевидно всякому, обратившему внимание также на динамику смертности). Однако помимо России, Украины и Германии «превышение смертей над рождениями… демонстрировали также Греция (с 1998 г.), Италия (с 1995 г.), Швеция (с 1998 г.), Чехия (с 1995 г.)».
Тенденция к бессемейности усиливается также возрастающей миграцией, которой затронута уже шестая часть мирового населения. В 2000 г. 165 млн. чел. жило не в своих родных странах. В условиях капитализма семья служит убежищем и гарантией качества жизни, поэтому «разрушение семейных отношений усугубляет нужду и нищету растущей части масс, подвергая угрозе их существование». Растёт число «уличных детей», даже в Германии их до 40 тысяч. Зачастую их занятиями становятся «воровство, наркоторговля и проституция». Среди них растёт доля девочек (но это уже вызывает сомнения — вряд ли прежде их положение было лучше). Этих детей часто преследуют и даже убивают.
В заключение автор отмечает, что тяжёлое положение женщин породило международное женское движение, ставшее важным политическим фактором, однако, к сожалению, не углубляется в описание его истории и состояния. Совсем не затронуты и вопросы эмансипации сексуальных меньшинств, актуальные во многих бедных странах (в частности, недавно вышедшие на публичную сцену в России), вопросы «сексуальной революции» и феодальных пережитков и т.п.
Автор обрушивается на теорию, что развитие капитализма сделало войны ненужными. Он приводит достаточно убедительную, хотя и не особенно полную (указаны только общее число войн с 1945 г. и возрастающая динамика в
Автор решительно возражает против «идеи единой власти» Негри и Хардта, утверждая, что господство единственной сверхдержавы — США — не исключает империализма других держав. Замечание справедливо, а тем более правильно отвергается идея о преодолении не только межимпериалистических, но и антиимпериалистических войн, но критика даётся весьма схоластично. Для опровержения Негри и Хардта автор не придумал ничего лучшего как указать на отсутствие у них доказательств и сослаться на разочарование по этому поводу буржуазной газеты, а также использовать, так сказать, «дискредитирующую ассоциацию», сравнив их писания с речью Буша. Ещё более невнятно критикуется «Великая шахматная доска» Бжезинского (может быть, отчасти потому, что Бжезинский изъясняется традиционным «птичьим языком» американской политологии и его проще убить, чем понять).
Претензии США на мировое господство вызывают сопротивление, в частности, «государств-отморозков»: Куба, Иран, Ирак, Ливия, КНДР, Судан и Сирия. (Это выражение — моя личная переводческая находка. Традиционный перевод «rogue states» как «государств-изгоев» семантически неверен. «Изгои» — это изгнанники, обиженные страдальцы, какими и хотели их представить пропутинские журналисты. Но Буш имел в виду совсем другое; «rogue» в его речи происходит из обозначения в индийском английском отбившегося от стада непослушного и опасного слона.) По мнению автора, «главным преступлением этих стран был, с точки зрения империалистов, тот факт, что они не являются членами ВТО и не признают разделы 2a, 3 и 4 статьи VIII Соглашения МВФ», предоставляющие свободу экспансии зарубежному капиталу.
Отдельно автор рассказывает об империалистической агрессии с начала
Автор объявляет, что «обострение международной конкурентной борьбы… привело к заметному росту межимпериалистических противоречий». В качестве примера первого процесса автор приводит сотрудничество Азербайджана, Грузии, Турции и США и образование ГУУАМ (союза Грузии, Узбекистана, Украины, Азербайджана, Молдовы), предназначенные, в частности, для подрыва российской нефтяной монополии в регионе. Далее называются различные европейские военные инициативы без участия США: организации ЗЕС и OCCAR, предприятия EADS (военные самолёты) и MBDA (ракеты), созданный в 2003 г. оперативный корпус ЕС, спутниковая навигационная система «Galileo». И всё же автор исключает «в обозримом будущем самостоятельные действия ЕС».
Обращаясь к Германии, автор отмечает, что все прежние ограничения на использование армии сняты; в частности, сравнительно недавно признаны конституционными «действия бундесвера вне области НАТО» — и такие действия уже многократно проводились. Между тем, предпринята реформа армии: она сокращена с 340 тыс. солдат до 280 тыс., но при расширении сил быстрого развёртывания с 37 тыс. до 150 тыс. В 2002 г. «публичная пикировка между правительствами США и Германии» по поводу намеченной новой войны в Ираке «выразила обострение межимпериалистических противоречий в борьбе за передел мира».
Сохраняет агрессивную сущность российский империализм, провозгласивший в «концепции национальной безопасности» от 2000 г. «необходимость военного присутствия России в некоторых стратегически важных регионах мира». Несмотря на некоторую интеграцию России в НАТО, сохраняется возможность обострения её противоречий с США, как это было в 1999 г. в связи с Югославией и в 2002 г. в связи с Ираком. Для нас здесь важно было бы показать, что возможное столкновение в каспийско-черноморском регионе (в связи с Грузией или Крымом) явилось бы не «оккупацией» беззащитной России, как многие любят проповедовать здесь, а столкновением хищников, каждый из которых тянет когтистые лапы к скудному пирогу переферийных народов.
Новой империалистической державой является Китай, располагающий крупнейшей в мире армией и расширяющей военные расходы.
Антивоенный настрой масс, по мнению автора (на мой взгляд, несколько наивному), заставляет империалистов отчасти переориентироваться на «частные военные агентства, частные фирмы обеспечения безопасности и наёмных солдат». Такие фирмы, в отличие от правительства, неподотчётны парламенту и труднодоступны для общественного контроля.
Затем автор возвращается к претензии США на мировое господство, отмечая, что новая военная доктрина Буша «требует права на «превентивные удары», даже при отсутствии всякой непосредственной военной угрозы ей самой», прямо отказываясь «от действовавшего до сих пор в международном праве принципа соразмерности военных средств». Приводимая автором цитата звучит как скандальное обвинение в адрес США, но это их собственный официальный документ! Несмотря на «соглашения о контроле над вооружениями с Россией», США сохраняют огромный ядерный потенциал и продолжают разрабатывать космические «оборонные» проекты, предназначенные для обеспечения безнаказанности баллистических ракетных ударов. Новая стратегия провокационно позволяет «использовать тактические ядерные вооружения даже против противника, который не обладает таким оружием сам или не использует его».
США пытаются осуществлять глобальный контроль, защищая капитализм во всех уголках планеты. Для этого был предназначен «План Колумбия» и другие вмешательства в охваченной «транснациональным революционным брожением» Латинской Америке. В 2002 г. штатовские военные вернулись на Филиппины, чтобы поддержать тамошнее правительство против маоистской герильи.
В связи с новой войной в Ираке в США значительно возрос военный бюджет. К сожалению, автор оставляет совсем без внимания, что, как ни удивительно, основной тенденцией со Второй мировой войны было сокращение доли военных расходов в бюджете и ВВП США! Факты говорят, что империалистическая мощь перемещается в какие-то иные сектора, но это новое явление не анализируется, несмотря на претензию книги осветить именно особые черты современности. Можно только подозревать, что, по меньшей части, некоторая доля высвобождаемых средств идёт на привязывание к империалистической политике «рабочей аристократии», — тогда понятно, почему автор (вероятно, инстинктивно) пытается отвлечь внимание от этого феномена с помощью догм, которые в левом движении неудобно подвергать сомнению.
В заключение выражается мнение, совпадающее с программными положениями Маоистского интернационалистического движения: «Чем больше империализм США прибегает к методу всемирного прямого военного контроля и угнетения, тем больше будет фронтов, на которых он будет вынужден защищаться и изнурять свои силы, противостоя революционному штурму рабочего класса и народных масс», «Главный удар борьбы за поддержание мира во всём мире сегодня однозначно должен быть направлен против империализма США». Автор разумно оговаривается, чтобы не скатиться в, так сказать, «еврошовинистический антиамериканизм»: «Немецкий империализм остаётся главным врагом рабочего класса и народных масс в Германии».
Автор утверждает, что с выступлений 1996 г. за сохранение больничных в Германии и вообще в большинстве империалистических стран происходит «пробуждение классового сознания рабочего класса по широкому фронту», хотя и приводит лишь весьма скудную статистику в доказательство. Отмечается также отход масс от буржуазных партий и крах политики классового сотрудничества (приведён всего один пример — крах «в раунде 2002 г. тарифных переговоров в металлической промышленности» Германии). Вполне вероятно, автор недооценивает резервов евроамериканояпонского реформизма. Подытоживая, он справедливо замечает: «…Революционный процесс может развиваться, лишь если рабочий класс осознаёт роль государства как инструмента господства монополий для сдерживания эксплуатируемых и угнетённых масс. Для этого он должен преодолеть иллюзию государства как общины и сознательно порвать с основными фикциями государственно-монополистического капитализма». Кстати, это выражение — «основные фикции» (также изобретённый мной перевод «Lebensluge») — характерно для дискурса МЛПГ и недавно позаимствовано у неё российскими маоистами, в стране которых это явление ещё более ярко выражено (в частности, в форме русского великодержавного шовинизма). Развивая свой тезис автор говорит, что монополии боятся прибегать к прямому насилию и склонны заменять его манипулированием, в первую очередь, через формирование «общественной системы мелкобуржуазного образа мышления».
Как и у нас, на Западе одной из главных «основных фикций» в последние годы стала «борьба против международного терроризма». Напомню — именно под этой монетой мы получили действующего Президента и весь нынешний политический режим со всеми его неприглядными характерными чертами — только вместо 9/11 у нас был рейд Басаева на Дагестан. Автор, впрочем, указывает, что новая политика была не реакцией на такие инциденты, а «давно задуманной, тщательно подготовленной стратегией организации международной контрреволюции». Число занятых в области «общественной безопасности и порядка», в частности, в судебном секторе, в Германии в 1990-х гг. существенно возросло. Происходит перевод армий на профессиональную основу. В бундесвере 178 тыс. наёмников приходится на 77 тыс. военнообязанных. Секретные службы получают новые полномочия по слежке за инакомыслящими.
Как у нас, так и на Западе произошло расширение юридического толкования понятия «терроризм» — под него стало возможным подогнать «всякую борьбу за социальное и национальное освобождение и против существующего порядка». В частности, в 2002 г. США, а затем ЕС, классифицировали филиппинских маоистов как «террористические организации», что серьёзно осложнило положение основателя Компартии Филиппин Хосе Марии Сисона и его семьи, находящихся в эмиграции в Нидерландах. «Никакой демократ не может одобрить такое развитие, поскольку оно приводит к реакционному обострению политического климата. Нужно ожидать прямых кампаний травли против демократических идей всякого вида» — замечает автор и мы в России не можем с этим не согласиться, наблюдая подлинное «выкашивание» всякой политической оппозиции.
В последней главе даётся критика попыток буржуазии скрыть сущность нынешнего процесса «глобализации» как «реорганизации капиталистического производства», предельно обостряющей его противоречия. Она не может совсем не замечать издержек этого процесса, но изо всех сил представляет их случайными отклонениями, которых можно избежать, или вменить в вину «социализму», под которым подразумевается государственное регулирование и защита национального рынка. Отдельно автор критикует мелкобуржуазных идеологов, «занимающих мнимо критическую позицию в отношении общественных условий, в то же время защищая капитализм против всякой общественной альтернативы», и особо выделяет АТТАК, выведенную на российскую политическую сцену квазитроцкистскими кругами Карин Клеман и Ильи Будрайтскиса (СДВ «Вперед», если кто не знает). Цель этой организации — «демократический контроль над финансовым капиталом спекулянтов и фондовых обществ», а основная фишка — «налог Тобина» на международные финансовые сделки, подвергающийся жестокой критике, в частности, марксистских экономистов. Автор также приводит несколько убедительных доводов в пользу того, что этот лозунг — вредная иллюзия, а заодно пинает АТТАК за недемократичность организационного устройства. Формально провозглашая свободу участия марксистов, АТТАК защищает от изменения свои основные принципиально реформистские положения, доходящие до прямого отрицания какого бы то ни было сотрудничества с силами, «принимающими насилие как политическое средство», т.е. с революционерами, борцами за социальное и национальное освобождение. Поэтому в АТТАК входят разве что псевдомарксисты «вроде ПДС, ГКП и «Linksruck»«.
Далее автор ругает каких-то мелкобуржуазных критиков глобализации, которые, якобы, известны во всём мире, с их диковатыми теориями: Чалмерс Джонсон, Эдвард Лутвак, немецкие профсоюзники Хартмут Тёлле, Вольфганг Рэшке и Клаус Дера, Йорг Хуффшмид (может быть, некоторые эрудиты их здесь и знают, но, вообще говоря, они для российской левой ничего не значат; тут скорее известны Валлерстайн и Хомский, недавно почивший Зиновьев, местные мусорные идеологи Кагарлицкий, Бузгалин, Кара-Мурза и такая пакость, как Зюганов). Общей их чертой автор называет «отрывание экономики империализма от его политики», за которое ещё Ленин критиковал Каутского.
Автор пишет, что политическая надстройка над международным производством в виде единого государства при империализме недостижима, «разве только если одна империалистическая держава преуспеет в подчинении всего мира до такой степени, что все независимые государства исчезнут или будут порабощены», но «такое предположение… лишено всякой реалистичной основы». На мой взгляд, этот вопрос — излишняя футурология, и можно было бы его вообще не ставить. Крах империализма, как только что было показано, признаётся и буржуазными идеологами, поэтому весь спор идёт вокруг того, к чему приведёт буржуазная глобализация, если не будет «снята» международной революцией. Классический ответ состоит в том, что попытка претендующих на господство держав избавиться от конкурирующей государственности выливается в империалистические войны. Тогда нам следовало бы проанализировать, почему такие войны между империалистами на нынешнем этапе отсутствуют и каков будет механизм их возвращения. Этого в книге, увы, не делается; автор отделывается замечанием, что глобализация «обостряет международную конкурентную борьбу до сражения на уничтожение и увеличивает общую опасность войны», да ещё ссылкой на известное ленинское утверждение, что капитализм рухнет «непременно раньше, чем дело дойдёт до одного всемирного треста, до «ультра-империалистского» всемирного объединения национальных финансовых капиталов» (это, однако, было конкретное наблюдение, которому совершенно напрасно автоматически придают силу универсальной истины!).
Подытожив, что нынешнее развитие производства сделало «возможным достойные человека жизненные условия и высокий культурный уровень для всего человечества», автор в заключение ударяется в апологетические рассуждения о благах современной науки и техники, допуская, по меньшей мере, две серьёзные ошибки. С одной стороны, создаётся иллюзия, что для свержения капитализма и установления социализма будто бы были совершенно необходимы эти недавние изобретения. Этим фактически ревизуется марксизм, утверждавший, что уже давно созданным базисом нового общества является крупное машинное производство. Технократический подход может завести очень далеко, отвергая, в частности, классическое маоистское положение «политика — командная сила».
С другой стороны, приводимые автором примеры — принадлежат, фактически, картине избыточной концентрации капитала, достигнутой и вообще достижимой лишь в узком круге стран. Передовые технологии богатейших стран принципиально и во всё большей мере недоступны для всех. Эта иллюзия обратится серьёзным конфликтом при международной революции, когда мировые производительные силы нужно будет обращать на службу всего человечества. Идеологи рабочего движения богатых стран, такие как автор, смутно представляют себе бездну нищеты и огромные пространства и массы населения, которые как гигантская губка впитают все чрезмерные евроамериканояпонские капиталы, так что технократические тезисы покажут себя наивными сказками. Часть технологий при этом, несомненно, будет взято на вооружение освободившимся человечеством (как, вероятно, «прецизионное земледелие»), в то время как другая часть будет отброшена как неразумный перерасход средств и буржуазная роскошь (как «интеллектуальные дома и подключаемые к Интернету бытовые приборы» — вещи, несомненно, приятные, но явно преждевременные для миллиардов обитателей лачуг и трущоб). К сожалению, автор, взахлёб цитируя (откровенно рекламную) брошюру с описанием чудес техники (в основном с точки зрения потребителя!), не обращает внимания на то, что научно-техническое развитие также носит классовый характер и формы его во многом определяются классовым состоянием общества. Это напоминает высмеянного Яо Вэньюанем лжеписателя Тао Чжу, для которого «идеалы коммунизма» — это «уютные квартиры», когда «во всех домах по вечерам горит электричество, все ходят в опрятной и красивой одежде и выезжают на автомашинах». Гораздо более трезвое описание социалистического идеала дали фантасты Ле Гуин (Анаррес) и Лукьяненко (Геометры)!
Технический прогресс не приближает к нам социализм! Но он отдаляет от нас капитализм, делая его всё более невозможным, неразумным и отвратительным. Автор обращает внимание на эту сторону дела, отмечая, что «в то время как вскоре станет возможно посылать почти все данные мира в самые удалённые уголки Земли через Интернет, и фактически каждый мог бы щелчком мыши участвовать в мировой экономике, в мировой политике, культуре и досуге, в каждом аспекте общественной жизни — всё более узкое число финансовых олигархов и их монополистических политиков определяет общественную жизнь всего мира». Проблема лишь в политической воле угнетённых классов.
Автор справедливо отмечает, что «освобождение от эксплуатации и угнетения и, в конце концов, от классов и классового господства пойдёт иными путями в экономически передовых и империалистических странах, чем в массе неоколониально эксплуатируемых и угнетённых стран», но эта мысль как будто пугает его — во всяком случае он не продолжает её. Провозгласив появление международного пролетариата, способного к «международной координации борьбы в различных нациях», он напоследок ещё раз выдвигает странную идею: «В условиях созревшей интернационализации производства, социалистическая революция примет международный характер… Поэтому в будущем пролетарская стратегия и тактика в каждой отдельной стране должна пониматься по существу как подготовка международной революции». Но если, в таком случае, предполагается, что раньше это было не так, то получается, что, согласно МЛПГ, Сталин был прав против Троцкого лишь тактически, но не стратегически, и теперь пришёл час «перманентной революции» последнего!
2 июня 2006 г.